– Ты летал раньше?
– Конечно. У нас иначе никак. И на кукурузниках приходилось, и на вертолете. Когда в начальной школе учились, нас в интернат на вертолете собирали. Любимое приключение было.
На втором этаже аэровокзала стояли двое, смотрели в высокие окна на летное поле. Рядовой в форме: в бушлате, зимней шапке, берцах, и солидный мужчина средних лет в куртке, меховой шапке с портфелем.
Самолёты, как задремавшие птицы, стояли в ожидании времени, когда покинут они землю. Ждать нужно было ещё час. Солдатик присел в зале ожидания, смотрел на мужчину, который разглядывал витрины дорогого кафе.
Он все больше приглядывался к нему, к своему командиру, полковнику Фролову, искал сходство.
«Неужели он прав? Неужели и правда, он – его отец.»
Командир их части – его отец? Он считал, что полковник ошибся. Этого не может быть. Да и не дай Бог такого папашу. Злющий!
И зря, конечно, полковник выписал ему отпуск, зря они летят. А ещё и мать испугается. Где б она не была, у деда в лесничестве, или у тети Шуры, все равно испугается немного. Встречать гостей всегда ответственно, а тут уж, такого солидного, избалованного прелестями цивилизации особенно.
Один его вопрос о том, есть ли у них там гостиница, говорил о многом. Ну какая гостиница в таёжном поселке? Абсолютно не представляет полковник – куда летит.
Но мама у него – стойкая. Она справится, только вопросов не избежать.
– Андрей, пошли кофе выпьем…
– Нет, я не хочу, спасибо.
Отказался. Почему? Кофе ему, если честно, хотелось. Но сейчас Андрею было неловко, что Фролов тратится на него. Он видел цены в кафе. Командир и так купил билеты на самолет до Читы и обратно, притащил ему новые берцы, и не со склада, а из военторга. Видно сразу, утеплённые, дорогие. Приказал вещевикам выдать ему новую форму.
Но зря же все! Не отец он ему. И когда полковник это поймет, то, вероятнее всего, пожалеет о затратах. Он пытался ему это объяснить, но полковник был упрям, решил лететь.
Мама же рассказывала об отце. Отец его работал в леспромхозе, она показывала фото. Они так и не были зарегистрированы, пожили три года всего и расстались. Больше с отцом у неё общения не было. Тетя Шура, мамина сестра, рассказала как-то ему по секрету, что мать не смогла простить измену. И это было ясно. Она б точно не смогла. Она такая, его мама.
А случилось недавно у них в казарме вот что.
Командир, полковник Фролов, в этот день был явно не в духе. По какой-то причине зол на их майора – комбата. Явился с проверкой без предупреждения. Даже по лицам офицеров было видно – всех ждёт разгром.
И началось. Полковник громил кабинет майора, летели на пол чашки, личные вещи. Потом он вышел в казарму посбрасывал на пол белье с плохо убранных коек, заставлял открывать тумбочки, и оттуда тоже полетело все на пол.
Он раскраснелся, орал, грозился уволить всех. Офицеры вытянулись, исполняли его команды, а он распыляться все больше. Длилось это уже минут двадцать.
На пол полетели и вещи из тумбочки Андрея и его товарища. Рассыпались по полу белые конверты.
– Что это такое?
– Письма, товарищ полковник, – глядя в одну точку, отвечал комбат.
– Какие письма? Кто сейчас пишет письма? Все уж давно звонят! Очистить от лишнего хлама все тумбочки!
Он направился к следующей цели, но тут неожиданно чуть не наступил на фотографию, лежащую у него под ногами. Обернулся, но перешагнул, пошел дальше. Из следующей тумбочки уже не швырял, заглянул, прокомментировал, что и тут бардак, громко хлопнул дверцей.
Повернулся к офицерам.
– В общем, распустил ты батальон, Шепелев. Буду ставить вопрос о твоём соответствии, ну и выговор точно жди.
И сказано это было уже как-то спокойно. Все выдохнули – видимо, истерия подходит к концу.
Полковник опять подошёл к фотографии, поднял ее, посмотрел.
– Чья?
Солдаты стояли строем в другом конце казармы.
– Разрешите, уточню, – фото взял заместитель комбата, подошёл к солдатам, вернулся с бойцом, – Фотография рядового Крылова, товарищ командир, мать.
– И письма твои? – спросил командир у бойца.
– Так точно, – ответил слегка напуганный солдат. Попадать под горячую руку взбешенного чем-то командира сейчас не хотелось.
– А почему мать пишет, а не звонит? Или звонит тоже?
– Никак нет. Пишет больше. У нас связь плохая.
– Откуда ты?
– Из-под Читы, поселок там. А мать в лесничестве живёт.
– Ладно, прости за письма. Храни их, – и полковник с парой подчинённых направился к выходу.
Офицеры выдохнули, направились в кабинет.
– Ух, – заместитель комбата протянул фотографию Андрею, – Спасибо матери твоей, спасла, – и крикнул на всю казарму, – Подвели все ж командира, ироды! Да? Сержантам – выговор! Десять минут на то, чтоб убрать все, выбросить лишнее из тумбочек. Проверяю лично!
А часа через три заместителя комбата вызвали в штаб, приказали прихватить и рядового Андрея Крылова.
– Чего он пристал к тебе? – удивлялся зам пока шли до штаба.
А Андрей и сам испугался. Зачем потребовался он командиру? Опять хочет извиниться за письма? Так уж извинился. Видано ли дело – полковнику перед рядовым за действия свои прощение просить?
Зам доложил о прибытии, но из кабинета командир его выставил. А Андрею предложил сесть. С разговором не спешил, доделывал какие-то свои дела. Андрей увидел, что на столе командира лежит его личное дело из строевой. Разговор был странный. Командир спрашивал о матери, о жизни в селе, о бабушке с дедом, учебе, уточнял данные матери, номер телефона, адрес.
Андрей рассказывал сдержанно и сбивчиво. Волновался.
– Чего он хотел-то? – допытывался потом комбат.
– Не знаю. Говорили просто обо мне.
– Может он мать твою знал раньше?
– Откуда?
Все встало на свои места только через месяц. Андрея опять привели в кабинет командира части.
– Ну, вот что скажу я тебе, Крылов. Мать я твою, Алевтину, знал. И, кажется мне – обидел. Дозвониться не смог, прав ты, это невозможно. Писать письма не умею. Месяц мучаюсь, никак не могу успокоиться. Легче съездить. Вернее, слетать. Хочешь на побывку домой?
– Так точно, хочу. Далеко только…
– Вместе полетим. Повидать её хочу.
Андрей вытаращил глаза. Вот уж чего не ожидал.
– Крылов, – командир одной рукой мял лист бумаги, лежащий перед ним на столе, – А ты отца своего помнишь?
– Никак нет, – он поднял глаза на командира и по просящему его взгляду понял, что холодный этот ответ сейчас неуместен, недостаточен для командира, – Я маленький был, мама говорила, что мне года два было, когда они расстались. Но я видел фото, правда оно старое, коллективное. Там трудно разглядеть.
– Ясно. В общем, в пятницу едем мы с тобой. Распоряжусь, чтоб форму тебе выдали новую. Жди.
– Разрешите идти, – подскочил Андрей, но в дверях вдруг повернулся кругом, – Товарищ полковник, разрешите уточнить, – и после кивка командира, – Вы почему спросили об отце? – выпалил и сам испугался своей наглости.
Но командир не рассердился, скорее наоборот, вздохнул облегчённо, посмотрел на него:
– Ладно, ты мужчина уже … Есть вероятность, Андрей, что твой отец – я.
Андрей оцепенел, секунду помолчал и не придумал ничего сказать, как:
– Разрешите идти…, – и после разрешения повернулся кругом и таким же оцепеневшим вышел из кабинета.
А потом, обдумывая слова командира, пришел к выводу, что тот ошибается. Всего скорей, обознался. И чем больше Андрей об этом думал, тем больше убеждал себя.
***
Андрею командир предложил сесть у иллюминатора. Самолёт вырулил на взлётную полосу и замер. Потом они услышали рев моторов и взлетели. Андрей увидел, как самолет оторвался от земли, затих, как бы успокоившись, что оказался в родной стихии и начал набирать высоту.
Уплывал зимний город, домики становились крохотными. Ну что ж. Хоть эта поездка и не была для Андрея особо приятной, но все же лучше, чем сидеть в казарме или ползать на полигоне. Хоть какое-то разнообразие. Да и мать увидит. Радоваться бы, но было некомфортно. Неловко как-то, что полковник ошибается.
– Нас встретят в Чите. У меня там знакомые, довезут до места.
– До тетки только надо. До лесничества только на лыжах, товарищ полковник. Машина там не пройдет. А у вас не очень лыжный прикид, – Андрей немного осмелел – полковник был без погон, можно было общаться более раскованно.
– Да уж. Ну, на месте разберемся. Скажи, а зачем в лесничестве зимой находиться?
– Как зачем? Работа. Там и зимой её полно. Мама ж в школе работала, она – учитель. А летом там была, в лесничестве. Бабушка умерла, а дед болеть стал, он один уже не может. Вот мама и стала помогать в работе ему, а теперь уж и вовсе – заслуженный работник. Лесников мало, никто не хочет идти.
– А не страшно ей там?
– Неет. Они редко одни. Раньше там леспромхоз был рядом, а теперь его нет. Но все равно там люди – то нашествие армии лесорубов, как мама говорит, то экологи и туристы. И все как-то уживаются. А мама за все отвечает, волнуется и все время грозится уволиться и все бросить, – Андрей улыбался, вспоминал эти мамины терзания.
И решился спросить.
– Товарищ полковник, а откуда Вы можете знать мою маму?
– Откуда? Откуда… ,– командир заглянул за кресло, стюардессы катили тележку с едой, – Меня после училища распределили в ЗабВО. Маму твою я встретил в поселке. Там наша часть рядом стояла, а они туда в совхоз на уборку приехали. Она студенткой ещё была.
Тележка подкатилась к ним, стюардессы мило улыбались, разговор оборвался. И дальше свой рассказ командир не продолжил, задремал после того, как перекусили. И Андрею неловко было спрашивать.
А полковник Фролов Сергей Павлович не спал, он сидел, откинувшись на спинку кресла, закрыв глаза, в подробностях вспоминал эту мимолетную его влюбленность, думал о прошедших днях.
Тогда их солдат тоже отправляли на уборку, в помощь совхозу. Там и приметил он её – Алю, как называли ее все. Такую невозможно было не приметить. Тоненькая, светлая, глазастая, белая косынка, а из-под нее мокрые от пота кудряшки.
А ещё с его, как казалось ему, ленивыми тугодумными солдатами разговаривала она, как с равными.
– Тебя как зовут. Саша? Саш, будь добр, вот эти ведра отнеси в машину.
– Рядовой Семёнов, быстро исполнил приказание девушки! – подскочил тогда ещё старший лейтенант Фролов.
– Ну что Вы, какое приказание, просьба это…, – улыбнулась она.
Работали рядом они несколько дней. Ее сокурсницы мигом окружили его вниманием. Кому ж не хочется – замуж за молодого и перспективного офицера? Особо старалась девушка по имени Катя.
А вот Аля его ничуть не выделяла, не ставила выше простых солдат, как будто и не замечала – со всеми ровно. А ведь видела, что он командир, что вытягиваются перед ним солдаты, старался он это показать, когда она рядом. И казалось, что она заметила это его старание, заметила и не одобрила. Когда покрикивал, на лбу её появлялась складка, и она сразу отходила подальше.
С Катей он сходил на местные танцы, чувствовалось, что девушка ждёт дальнейших его действий, продолжения отношений. А у него из головы не выходила эта Аля, та, которая и не смотрела в его сторону.
А потом подвернулось событие, которое все изменило. За клубом, где жили студентки, появилась собака, а с ней восемь подросших кутят. Больше всех переживала Аля, пыталась кутят устроить, найти каждому по хозяину. Вот тогда Сергей и взял это в свои руки. Уж так старался!
Надо было произвести впечатление на девушку. Щенят устроили, и Аля, наконец, обратила на него внимание. Они просто гуляли вечерами, и Сергей испытывал какое-то блаженное чувство. Они бродили у реки, по опушке леса искали грибы. Мягкий розовый воздух строился меж высоких сосен, теплым осенним туманом путался в кустах.
А потом вечерело, и между темно-зеленых лап ширилось вечернее тихое звёздное небо. Они сидели на берегу, на его шинели, говорили о книгах, об учебе и о своих мечтах. Мечты совпадали – любовь, семья, дети и любимая работа. Но вот обнимать эту девушку Сергей ещё не решался, боялся спугнуть. Другая она.
– Ты такая … знаешь, спокойная, тихая. Совсем не такая, как все.
– Да? Не замечала. А может и хорошо. Моя бабушка всегда говорила: «Глубокие реки текут тихо»
Потом они расстались, отработка Али закончилась. Тогда они первый раз поцеловались на прощание. Она писала письма, трогательные и длинные, он отвечал. Тогда все писали письма.
Логично было, что потом, как только смог, нашел он её в общежитии училища. Общежитие было старое, без особых удобств. Стал он туда наведываться. Правда, служба не позволяла делать это часто.
И вот в один приезд был Сергей особо горестен: предстояла разлука, отправляли их в «горячую точку», далеко на юг. Начал говорить страсти, что-то о том, что, возможно все, может видятся они последний раз, может и жизни-то осталось…
– Замолчи, – Аля закрыла его рот своей ладошкой, а потом погладила этой ладошкой по щеке, а потом …
Он уехал в «горячую точку», она писала часто, поддерживала, он отвечал – как мог. А потом его перевели в Краснодар, закрутило повышение по службе, новые связи, отношения. Он забыл, вернее все никак не мог решить – надо ли сообщить ей свой новый адрес? Потом все же написал.
Ее письма кричали о том, как переживала, как счастлива, что он цел. Она писала, что дышит и скучает, смотрит в окно и скучает, пишет и скучает, летит по земной орбите – и скучает по нему.
Интуиция её была тонкой, вскоре она все поняла, вызвала его на переговоры.
– Серёж, ты просто скажи – у нас все? Скажи, и я буду жить спокойно дальше. Пожалуйста, честно скажи.
Он не знал, что ответить. Здесь, в Краснодаре, он повстречал другую, свою будущую жену, сослуживицу, медика – Галину.
– Живи спокойно, – сказал он тогда.
– Прощай, Сережа, – ответила она, но трубку не клала, он слышал её дыхание, она ещё ждала, что он крикнет, остановит её.
Он тихо положил трубку. Все. Эти отношения были в той, прошлой жизни.
А потом… Он женился, а через пять лет развелся. Сейчас у него четырнадцатилетняя дочь, с которой он общается, конечно, но, настроенная матерью, его она не долюбливает явно. Говорит с ним всегда натянуто – исполняя дочерний долг.
Были в его жизни и ещё женщины. Чего только не было в его жизни. Но этот светлый образ Али так и остался в памяти гореть каким-то почти святым ореолом. Сколько раз вспоминал он её! Сколько раз! Ее нужно было уметь увидеть и расслышать, а он закрыл глаза тогда, прошел мимо.
И вроде не так все и плохо было у него в жизни, но иногда накатывало. Сейчас служба занимала все время и силы, а что дальше? Он совсем один. Он так и не нашел ту, которая могла любить так, как тогда любила Аля.
Когда было плохо, он всегда думал о ней. И вот сейчас – странность. Когда нервы накрыли так, что рвал и метал он своих подчинённых, появилась она – реально появилась, на полу, на фотографии. Глянула на него своими глубокими глазами и сразу успокоила.
Просто фото…а если б была она рядом. Вспомнилось почему-то: глубокие реки текут тихо.
Он считал, вспоминал время их встречи, месяцы. Да, вполне возможно, что этот солдатик– его собственный сын. Он искал сходство, присматривался к нему…. Он решил, что должен увидеть Алю, как бы она его не встретила.
***
Они снова пробили облака, и увидели под собой огромный город. В аэропорту Читы их, действительно, встретили. Правда, Андрей понял, что полковник не знаком со встретившим. Вероятно, мужчине просто поручили их отвезти. Ехать до поселка предстояло часа четыре. Андрей дозвонился до дяди Юры– мужа тетки.
Водитель всю дорогу охотно рассказывал о местном климате, достопримечательностях, о делах в районе, о проблемах края. В конце концов Сергей просто перестал его слушать.
За окном проносилась величественная тайга. Зима погрузила её в снега, снег мерцал и делал мир за окном просто нереальным. И это величие лесного массива вдруг подавило привычную силу и уверенность. Здесь, в этом пространстве, он– песчинка. И все его заслуги, власть, должности, звания, награды – все это ничто по сравнению с величием духа, витающего здесь.
Он посмотрел на Андрея. И показалось ему, что его чувства схожи. Андрей смотрел на лес завороженно.
До поселка они доехали по навигатору. Дома здесь были не старые. Скорее постсоветской постройки, одинаковые изначально, но уже обросшие личными дополнительными строеньями. Церквушка, как и положено, на высоком месте, хорошо видная издали.
Хозяин встретил их во дворе. Тулуп овчиный накинут на футболку, валенки… Приятный мужчина, серьезный и в меру разговорчивый, оказался он начальником какого-то участка или месторождения, Сергей не разобрал.
Юрий разливал наваристый борщ, жена его была на работе.
– Александра сварила утром, вкусный очень. Вот сметана домашняя. А вы зачем с ним ехали, если в отпуск Андрюшка? – спросил Сергея.
– Так похвалить солдата надо, матери благодарность лично выразить, – Сергей понимал глупость такого ответа, но гражданские плохо разбирались в военной службе, могли и правда поверить, что полковник поедет с простым рядовым на побывку.
Дядя Андрея был не из простаков, покосился, вероятно, не поверил, но только и сказал:
– Ясно. Сегодня хотите ехать или отдохнете?
– Лучше б сегодня.
– Ну, сегодня, так сегодня. Тогда – с ночлегом там. Обратно не получится, стемнеет.
***
Давно Сергей не ходил на лыжах. Он шел шёл по заезженной опавшей лыжне вслед за Андреем. Снег слепил глаза, текли слёзы, он на ходу хлюпал носом. Шли вдоль замёрзшей реки и по ней, потом полем. Потом лыжня круто свернула в лощину, кое-где заставленную, почему-то неубранными стогами.
Потом вступили в тайгу, которая шумела, гудела по верхушкам деревьев, то и дело осыпала с ветвей тяжёлые, глухо падающие комья.
Андрей шёл удивительно бодро. Сергей устал, и скоро подъемы и спуски стали казаться ему невыносимо трудными и бесконечными. Лыжи часто проваливались, он останавливался, тяжело и хрипло дышал, вытирал мокрый лоб.
Андрей оглянулся, предложил отдохнуть, Сергей упал грудью на палки.
– Говоришь, мама тоже ходит на лыжах в поселок? – поднял голову.
– Так она привычная. И я бегал.
– Видать, недостаточно я спортивный уже. Теперь буду знать.
– Знаете, обратный путь легче, много под гору. А меня ноги так и несут. Я все представляю лицо мамы и деда, когда они вдруг увидят меня. Нам ещё километров пять осталось, немного совсем.
Оказалось, что лесничество, это вовсе не одиночный дом, как представил себе Сергей. Это несколько построек вполне себе жилых. Там они сняли лыжи, дорожки были расчищены и утоптаны.
Подошли к уютному с виду жилому дому. Андрей привычным жестом засунул руку в дырку калитки, открыл, толкнул дверь дома. Видимо, тут не запирают. Он слегка отряхнулся, поставил лыжи в угол.
– Проходите, товарищ полковник. Мы приехали.
Они вошли в широкую уютную прихожую, спиной к ним на кухне сидел старик. Перед ним стоял самовар, в руке – блюдце. Он медленно оглянулся. Блюдце задрожало, чай вылился на стол, он пихнул блюдце и пропел:
– А-андрюшка! Ты ли?
– Я дед, я! Здравствуй, – в два шага Андрей был уже возле деда, обнял его, стараясь не задавить деда холодом.
Дед так и остался сидеть на стуле, гладил старыми руками внука по бокам.
– Андрюшка! А как ты? Рано ж ещё.
– А я в отпуск, дед.
– А это ж кто с тобой?
– А это командир нашей части, дед. Он со мной приехал.
– Командир? Ух ты! Ну, проходите, проходите… Мать скоро будет. У нас тут такое … леса от Саровки самой собираются в аренду сдавать. Вот поехала смотреть. Давай, Андрейка, располагай гостя. А вечером баню истопим.
И почувствовал себя в этом доме Сергей так уютно и спокойно, как будто век тут жил. Дед передвигался тяжело, но хлопотал, угощал домашними наливками и медами. Андрей бегал туда — сюда, то и дело занося в дом свежесть снежного пара, он топить начал баню.
В дальней комнате с периной и накидушками возвышалась постель. На подоконнике – веточки елового дерева, источающие тонкий аромат, часы с маятником. После чая и наливки и хотелось спать, и не хотелось отпускать эти блаженные минуты.
Двери хлопнули.
– Ах, Андрей!
– Мама!
Они встретились в прихожей, послышались возгласы и объятия. Андрей объяснял, что – в отпуск, что – не один.
Она шагнула через порог. Ничуть не изменилась. Казалось, такой же стройной, молодой, а из-под белой шапки – светлые мокрые кудряшки. Только складка меж бровей застывшая. А взгляд – взгляд такой же, проникающий в душу.
Андрей стоял, привалившись к дверному косяку, наблюдал. Если командир, и правда, его отец, он сразу поймет это по поведению мамы, по ее глазам поймет.
Но нет, она смотрела на командира, как обычно смотрят на гостей.
– Здравствуйте, – стянула шапку, – Добро пожаловать к нам, – она шагнула к гостю, протянула руку, – Алевтина. Я, надеюсь, все порядке у Андрея. Или нет?
Сергей даже не встал, оцепенел. И с ответом затянул тоже. Никак не мог понять смысл вопроса.
– Неет. То есть да. Все хорошо, – он, наконец, опомнился, встал, – Все хорошо у вашего сына, я…я вот и благодарность за службу вам привез и характеристику.
Он засуетился, побежал искать свой портфель. Неужели она не узнала его? Он так изменился? Или делает вид, что не узнала?
Потом они дружно сидели за столом, Андрей, немного робея перед командиром, рассказывал о службе. Дед и мама слушали внимательно.
Сергей не мог оторвать глаз от Алевтины. Она уж не раз поймала его взгляд, оба резко отводили глаза. Движения её были неспешны, обстоятельны, на сына смотрела с нескрываемой любовью.
Она не играла роль хозяйки и заботливой матери, она была таковой. Когда положила руку на плечо Сергею, подойдя сзади, он застыл, а она всего лишь протянула ему вешалку, чтоб повесил вещи, спокойно предложила белье, простынь, полотенце.
Она излучала какое-то обезоруживающее тепло, как будто касалась своей твердой и красивой рукой его окоченевшего сердца. Андрей смотрел на командира и немного пугался. Что-то не то происходит с полковником сейчас. Он напоминал ему не то ребенка, не то старика, который глядит обожающим глазами на своих любимых.
Но ведь мама его не узнала. Это факт.
Они вдвоем парились в бане первые. Дед не любит первого жара.
Командир лишь отвечал на вопросы.
– Жару добавить, товарищ полковник?
– Давай.
– Веником похлестать Вас?
– Давай.
Андрей даже осмелился и приспустил командиру трусы, как учил его дед. Шпарил, как положено, по всем банным законам. Не выдержал, заговорил первым.
– Товарищ полковник…
– Зови меня Сергей Палыч, чего ты…не в части же, – командир пробурчал, лёжа на животе.
– Сергей Палыч, а ведь мама Вас не узнала. Думаете, забыла?
– Я и сам не пойму. Ну, может, изменился я. Столько лет прошло.
– Вы и сейчас уверены, что это она?
– Она-а! Сейчас я уж точно вижу.
Андрей, видимо, знатный банщик. Сергей наслаждался. Хлестал равномерно, именно с той силой, которая не вызывает боль или страх перед ударом, но и не гладил, найдя эту золотую середину. И вдруг резко прекратил хлестать, занёс руку и остановился.
Сергей замер в ожидании. Но Андрей вдруг сел на скамью, где лежал он, неаккуратно, чуть отодвинув его даже.
– Ох!
Сергей поднял голову
– Чего, плохо стало?
Андрей перевел взгляд на командира.
– А как звали Вашу девушку? Ну, ту…маму мою тогда как звали?
– Как? В каком смысле? Алей её звали.
Андрей хмыкнул и согнулся напополам, прижав ладони с веником к глазам, аж, простонал.
– Чего ты? – Сергей перевернулся, встал на локоть.
Парень посмотрел на него.
– Думаю, ошиблись Вы, Сергей Палыч. Аля – это Александра. Ее в детстве и юности все так звали. То есть тетя Шура это, теперь ее так зовут, мамина сестра-близнец. Ну, в поселке мы у дяди Юры были, это муж ее, их дом. Понимаете?
Сергей сел на скамью. Задумался.
– А почему не сказал ты раньше, что есть у мамы сестра-близнец?
– Ну, про сестру я говорил… не знаю. Вы не спрашивали, сразу про маму заговорили.
– Скажи, а у тети Шуры дети есть?
– Да. Но они дяди Юрины. Две дочки. Одной …сейчас точно скажу, Светке – шестнадцать, а Лидке вообще двенадцать всего.
– Ясно.
– Так это Вы, значит, с тетей Шурой … того, да?
– Ээ! Чего ты там навыдумывал! Ничего не того. Забудь. Они же хорошо живут, да? Юрий этот – хороший, вроде, мужик.
– Даа, дядя Юра – классный. И живут хорошо. Так Вам надо, получается, с тетей Шурой увидеться, да?
– Да погоди ты! Не тараторь. И так каша в голове. Как в индийском сериале тут у нас с тобой. Это ж надо! Близнецы! Давай-ка я тебя похлещу, может полегчает мне.
Андрей улёгся на скамью. Ох, и прилетит ему сейчас веником, за то, что не подумал прежде сказать о сестре-близнеце. Но не прилетело. Командир бил спокойно, молчал, видно думал о своем.
Когда одевались, сказал.
– Ну, вот что, Андрей. О том, что я ехал к матери твоей, молчим. О тете Шуре тем более молчим. Ты ж мужик, должен понимать, что о таком не треплют. Встречаться я с ней специально не стану. Лишнее это. В прошлом все. У неё семья, дети. А я сам виноват – сам должен и расхлёбывать.
– Так в чем виноваты-то?
– Непорядочно, не по-мужски поступил. Как подонок какой-то. Но я даже рад, что у нее все хорошо.
– Да, у Теть Шуры хорошо все. Дядя Юра любит ее, и она. А вот моей маме не везёт. Я вообще не против, чтоб было у нее личное счастье, говорил даже, а она рукой машет, смеётся, говорит: «Ты да дед и есть – мое счастье.»
Алевтина постелила гостю на той самой высокой кровати с пушистыми подушками. И ему неловко было от такой заботы.
Какие-то капли тепла разлились по всему телу. Может это дедова наливка, принятая и после бани, а может что-то другое, что исходило именно от этой женщины.
Сначала он быстро провалился в сон, но среди ночи проснулся. За окном – таёжная зимняя ночь. Захотелось встать и выйти на улицу. Он тихонько вышел в прихожую, накинул куртку, капюшон, тихо прикрыл за собой дверь. Мороз слегка прихватил ноги сквозь тонкие штаны, но Сергей наслаждался.
Не зря он сюда приехал. Ему, такому всевластному в последнее время, захотелось затихнуть в себе, разобраться в чем-то личном, внутреннем и таком щемящем. Захотелось просить у вечности и Бога прощенья за все свои грехи. Именно сейчас – захотелось.
Наверное, когда Андрей дослужит, он передаст для Али-Александры письмо. И оно будет таким же правдивым и честным, какие когда-то писала ему она. Он попросит у неё прощения, возможно, и напишет, что приезжал. А может и не напишет. Он обдумает все.
Он поднял голову к небу, оно было ясным звездным.
Скрипнула дверь. В дублёнке, накинутом платке на пороге показалась Алевтина.
– Не спится? – спросила.
– Угу! Вот вышел подышать. Разбудил Вас?
– Я не спала. Видимо, волнение приезда сына мешает уснуть.
– Хорошо тут у вас.
– Даа, хвалят. Туристов стало много.
– А там какое-то поле?
– Река. Это замёрзшая река.
– Правда? Не подумал бы.
– Она и летом незаметная. Очень глубокая, но тихая. Бабушка наша всегда говорила: глубокие реки текут тихо.
– Я слышал эту фразу раньше.
Она помолчала.
– Скажите, Сергей, почему Вы здесь? Только не говорите, что везли благодарности. Не поверю. И этот отпуск…такой непредвиденный …
Сергей ещё раз посмотрел на реку и понял, что говорить надо правду. Этой женщине врать бесполезно.
– Я ехал к Вам, Алевтина.
– Ко мне?
Скрывать не стал, рассказал историю с фотографией, рассказал о давнем знакомстве с сестрой.
Алевтина слушала и, казалось, ничему не удивлялась. Просто сказала:
– Я знала эту историю. Мне Шура рассказывала. Пойдёмте в дом, а то простынем.
Они пили чай с медом и пряниками и Алевтина потихоньку рассказывала, как долго Шура переживала, как ждала его. Даже замуж поэтому вышла поздно.
– А я все равно рада, что Вы приехали. Приятно думать, что человек осознает свою вину. Значит, он становится лучше.
– Я напишу Александре. Решил, что напишу, – он помолчал и все же осмелился спросить, – Алевтина, а разрешите, я напишу и Вам.
Алевтина улыбнулась.
– Пишите. Я вообще думаю, что нельзя узнать человека, пока не получил от него письма. Письма это то, что можно перечитывать снова и снова. Пишите. Буду ждать.
Утром они тепло простились. Андрей оставался здесь на пятнадцать положенных суток, а Сергей улетал. Дед все же сунул ему в портфель две бутылки настойки. Алевтина заставила обуть унты. Она опускала глаза, потому что Сергей смотрел на нее без конца, как будто пытался насмотрелся впрок.
Андрей проводил его до поселка, туда вызвали машину. Александру он так и не увидел, а Юрию, конечно, ничего не говорили.
Сергей стоял у машины, приоткрыв дверцу.
– А всё-таки мне жаль, что ты не мой сын. Хотел бы я иметь такого вот сына.
– Честно разрешите? – спросил Андрей.
– Только честно и разрешаю, – ответил Сергей.
– Я тогда, в части подумал – не приведи Господи такого вот папашу. Бояться все Вас там. А теперь думаю – я б тоже хотел иметь такого отца. Спасибо Вам!
– За что?
– Не знаю. Наверное, за науку жизни.
По зимней таёжной дороге неслась машина, а её пассажир думал о том, что это тепло, полученное тут, в холодных таёжных лесах, он увозит с собой, как честность, открытость самому себе. Он теперь точно понимал – это тепло ему и поможет.
А ещё он думал о той, которая вошла в его сердце. Тихо вошла.
… Глубокие реки текут тихо.
***