— Уманская! Внимательней, слушай музыку! Балет — это не просто ноги, руки и туловище, а прежде всего работа мозга! — остановив аккомпаниатора, строго сказала Ольга Андреевна Носова.
Таня Уманская, закатив глаза и поджав губы, раздраженно развела руками. Краем глаза она видела свое отражение в зеркале — точеную фигурку, подтянутую, гармонично сочетающую в себе крепкие мышцы и легкие, нежные контуры девичьего силуэта. Таня прекрасно знала, что в их группе она лучшая, её всегда хвалят педагоги, а эта Носова просто придирается. И причина на то есть.
— И что же я делаю не так? — дерзко повернулась к преподавательнице Таня, подбоченившись.
Оля вдруг подумала, что девчонка похожа сейчас на разозленного котенка. Все его до сих пор гладили по шерстке, сюсюкали, и тут какие–то замечания… Котенок шипел и выпускал коготки, защищая свой маленький, уютный мирок всеобщего обожания.
Девочки испуганно смотрели на свою сверстницу. Так разговаривать с учителем было для них совершенно неприемлемо. Но Таня… Она почти что богиня среди них, снисходит до дружбы с некоторыми, не замечает других, презирает третьих. Оказаться в её немилости сродни хождению по раскаленным угольям! Татьяна в их глазах была какой–то особенной, с неё и спрос другой… У Тани ТАКАЯ мать, такие наряды…
Девочки видели, как Татьяну в училище навещает мама, Кристина. Всё в той женщине было богато — от туфель до машины, которую она, с личного разрешения директора, паркует на преподавательской стоянке. Она приходит всегда по средам, приносит директору, Петру Егоровичу, Его любимые пирожные, потом просит вызвать к себе дочь, садится на диванчик в холле и рассматривает свои ухоженные ноготки. Когда спустится Таня, мать начинает тереть её по плечам так, словно хочет разгладить их, сравнять с остальным телом. Татьяна поджимает губы, терпит, пока Кристина проявляет свои ласки, подставляет щёку для поцелуя. А дальше протягивает руку, в которую мать кладет несколько купюр. Это плата за то, что Таня по желанию матери пошла в училище.
У Татьяны Уманской всегда водятся деньги, она может позволить себе многое, иногда дает взаймы, но всегда помнит, кому и сколько одолжила, не стесняется напомнить о долге.
Таня отличница, её всегда ставят в пример другим ученицам, она вечная солистка в отчетных выступлениях. Она так хороша, что, возможно, имеет полное право дерзить педагогам. Тем более Носова только–только пришла к ним в училище, ничего и никого не знает, присматривается, Таню так и вовсе ни за что как будто отругала.
Ольга Андреевна Носова ведущая балерина, недавно закончила свою артистическую карьеру. Возраст, наступающие на пятки молодые таланты, закулисная возня — всё постепенно выжило её из театральной среды, отправив на покой. Теперь Ольга будет преподавать. Она на замену Егоровой Елены Дмитриевны, или Леночки, как звали её между собой ученицы. Леночка, женщина уже под пятьдесят, чуть располневшая, смешливая, никогда никого не ругала, уроки у неё проходили легко, быстро, душевно.
— А вот Елена Дмитриевна, наоборот, говорила, что эти элементы и связки я делаю очень даже хорошо, — продолжила Таня. — Может быть, вы слишком критичны ко мне?
— Это исключено. Я отношусь ко всем присутствующим здесь точно так же, как к себе — строго, без поблажек, — отрицательно покачала головой Ольга Андреевна. — Тут дело не в элементах и связках, а в…
Татьяна усмехнулась, перебила:
— А в том, что ваш муж ушел к моей матери? Так? Да что вы краснеете! Всё училище уже знает. Но это не повод срываться на мне!
Девочки охнули, кто–то закрыл ладонью рот, как будто это он, а не Таня, сказал такую бестактность. Но за видимым смущением от созерцания пикантной сцены в глазах учениц был виден интерес: как выкрутится эта Носова? Что ответит?
Ольга Андреевна выпрямилась, расправила плечи, прямо посмотрела в глаза девочке. Ничто не выдавало волнения, только спрятанные за спиной руки, которые чуть дрожали. Таня видела это в отражении.
— Запомните, я никогда не смешиваю личное и работу, — ответила она. — То, что творится в моей семье, в моем доме, остается за дверью этого заведения. Связи взрослых ни коим образом не должны влиять на наши с вами занятия. Романова, — обратилась Носова к другой ученице, — я попрошу вас повторить всю связку до конца. Таня, посмотрите, послушайте, как движения вплетаются в музыку. Именно это вам и нужно доработать. Всё, начали!
Аккомпаниатор снова заиграла на фортепьяно, девочки задвигались, вытянули худенькие шейки, наклонили головки, легко подпрыгнули. Света Романова, низковатая для балета девочка, встала, как и велела Носова, посередине зала. Она была так удивлена тем, что её заметили, даже ног под собой не чувствовала, танцевала так, что будто летала. Она прекрасно знала, что потом, вечером, Уманская как–нибудь отомстит ей, но сейчас это неважно. Света прекрасно понимала, что дальше ей в балете вряд ли быть, рост, конституция — всё как–то выбилось в один миг из нужных рамок. Диеты, занятия, изнурительные самостоятельные тренировки — ничего не спасало. Света полнела. Среди других девушек своего возраста она бы смотрелась обычно, но среди воспитанниц балетного училища выглядела гадким утёнком. Странно, что Носова её хвалит… Странно, но приятно.
Татьяна, вызывающе вздернув подбородок, так и стояла у станка. Она не сделала больше ни одного движения, даже ноги не переставила. А просто смотрела на верчение Светки Романовой, на одобрительные кивки Носовой.
— Да… И откуда ты только взялась, Носова?.. — думала Таня, кусая губы…
Ольга Андреевна пришла в училище посреди года. В первый день она просто сидела в уголке, наблюдала, как занимаются девочки. Цепкий взгляд подмечал все огрехи, недочеты, промахи, задерживался на каждой воспитаннице, чтобы Ольга могла сделать свои выводы.
Все девочки делились в её голове прежде всего на тех, кто дальше попадет в большой балет, и тех, кто разлетится по мелким труппам, займется учительством, уйдет в кордебалет, спортивные танцы или вообще бросит сие занятие в силу своего посредственного дарования.
Татьяна была, с точки зрения Ольги, в группе первых. Да, талант, да работяга, но есть что–то в этой девчонке лишнее, пыль какая–то, примесь, которая мешает душе слиться с телом. Заученные, отточенные движения бессмысленны, если их не переживаешь, не дышишь ими. Её голова занята чем–то другим, это сковывает, замедляет.
О том, как сама Татьяна воспринимает наличие у матери ухажера, да к тому же бывшего мужа преподавательницы, никто не думал. Кроме, пожалуй, Ольги Андреевны. Нет, поняла она, в Тане говорит не превосходство, не желание унизить Носову. Этой девочке больно и плохо. Но… Но это личное, а оно должно остаться за дверью училища. Это Ольгу касаться не должно…
Как–то вечером, когда ученицы уже разбрелись по комнатам или сидели в библиотеке за учебниками, Ольга Андреевна вышла из своего кабинета, чтобы отнести журналы с вариантами костюмов для предстоящего зачета заместителю директора. Муж Ольги как раз занимался пошивом нарядов для спектаклей и балета, поэтому предложений, как украсить девочек, у Оли было много.
Она быстро спустилась по лестнице на второй этаж, пошла по темному коридору и вдруг увидела, как в зале зажегся свет. В окнах было видно Татьяну. Она не спеша прошлась по паркету, немного размялась, а потом стала танцевать. Движение за движением, поза за позой — всё здесь отрабатывалось почти до автоматизма. Танец был каким–то необычным, слишком резким, слишком современным. Таня кивала в такт музыке из наушников, замирала на миг, потом, взмахнув рукой, начинала всё с начала. Она тоже чувствовала, что чего–то не хватает, что внутри плохо, но как с этим справиться, не знала.
Носова так и застыла, наблюдая за девочкой, пока за её спиной не раздался голос уборщицы, тёти Иры.
— Да, так и скачет часов до девяти, пока уже не выгоню. Приду, бывает, а она на полу сидит, плачет, сжалась вся, несчастная… Что стряслось, спрашиваю, хочу утешить, ан нет, не дается девчушка. Ляпнет что–нибудь грубое и уходит. Вскакивает, как тигренок, гордость свою охраняет… Волосы мокрые, так натрудится, грудь ходуном ходит, измотает себя, видать, а потом падает спать… И что, Ольга Андреевна, нормально это, я вас спрашиваю?
Носова тогда ничего не ответила, только пожала плечами. Для неё танец в одиночестве был своего рода заменой сеанса у психотерапевта. Оля выбирала тот отрывок, который сейчас ей необходим, тоже мучила себя, загоняла, добиваясь идеальных движений, но зато очищалась голова. Всё шло как будто мимо неё, через душу к конечностям… А потом, приняв душ, Оля выходила в этот мир с новыми внутренними силами. Она приобретала от своих тренировок, а вот Таня явно хочет что–то потерять, но никак…
… — Да ну вас! Если для вас эта бочка Романова лучшая, то я отказываюсь заниматься под вашим руководством! — бросила вдруг Таня и пошла к выходу из зала. — Мне кажется, вы зря к нам нанялись на работу, Ольга Андреевна.
Носова, показав рукой музыканту, чтобы не переставал играть, отвернулась. Выходки Уманской её не выведут из себя. И не такое проходили!..
После занятий Носову вызвал к себе директор, Пётр Егорович. В кабинете уже сидела, положив ногу на ногу, Таня. Ольга Андреевна поздоровалась. Пётр Егорович предложил ей сесть в кресло.
— Ну так как же… — начал директор, отводя глаза. По правде сказать, ему совсем не хотелось разбираться в этой женской возне. — Что произошло? Почему лучшая ученица говорит, что готова уйти только потому, что вы, Ольга Андреевна, унижаете её перед остальными? Она утверждает, что вы просто неприязненно к ней относитесь в связи… В связи с некоторыми обстоятельствами…
Носова вздохнула, устало провела руками по щекам, помассировала лоб. Она как следует не спала уже, кажется, месяц. Да, завтра будет ровно месяц, когда муж, Сережа, собрал вещи и ушёл. С тех пор Ольга не спала. Дремала, ворочалась с боку на бок, запутывалась в душном одеяле, скидывала его, вставала, пила воду, потом долго сидела на подоконнике, глядя на льющийся по дорогам поток машин. Она ощущала пустоту. Нет, вернуть мужа не хотелось, к нему она испытывала отвращение. Тут грызло другое: почему с ними такое произошло? Чем Оля оказалась плоха, где дала осечку? Чем та, другая, лучше настолько, что Сергей так радостно ушел к ней?.. Ответа не было. Каждую ночь, после долгой бессонницы, Ольге снился один и тот же сон. Она, в белой сорочке и босиком, бежит по темному, густому лесу. Под ногами нет тропинки, деревья хватают женщину за одежду, рвут волосы, а она все бежит и бежит, надеясь, что свет, который она видит впереди, — это костер. Она уверена, что это Сережа разжёг огонь для неё, он ждет и зовет Ольгу, а она все никак не добежит до него. Иногда сон обрывается на середине, но иногда она все же как будто шагает из тьмы в круг света, кажется, протяни руку, и вот он, костер, но всё тут же гаснет, исчезает. И от этого становится почему–то так страшно, что хочется кричать.
В детстве Олю в наказание запирали в чулане. У бабушки был свой дом, там, под лестницей, в узком и дурно пахнущем закутке и нужно было сидеть ровно столько, сколько тебе сказали. Темнота и скрипы пугали маленькую Ольгу, заставляли трястись от того, что, по рассказам бабушки, в чулане живет чудовище, пожирающее плохих детей. А то, что оно не напало на девочку, объясняли лишь милостью бабушки…
Ольга выросла, чулан превратился в огромный лес, и в нём было всё также страшно…
Поспать бы часов шесть подряд, без снов, провалится в ничто — об этом вдруг стала мечтать Ольга Андреевна, пока директор заканчивал свою обличительную речь, пока говорила что–то, смущенно опустив глаза, Таня.
Боже, как же похожа она на свою мать! Только как будто черты лица грубее, глаза другого цвета, но манера двигаться, повадки, какие–то едва уловимые черты — всё досталось ей от матери. Но это опять здесь лишнее. Таня — это часть работы. Вот сейчас они решат все «производственные» вопросы и разойдутся по своим каморкам, в обнимку со своими проблемами.
Кристина, Танина мама, и Ольга жили раньше в одном доме. Их родители дружили, часто хаживали друг к другу в гости, пили вино и разговаривали о пустяках. Девочки тоже должны были подружиться. Но не выходило. Кристинка, вечно недолюбленная занятой матерью, обижалась на успехи приятельницы, обижалась и ненавидела её за всё, чем та могла быть лучше. Кристина и Оля обе поступали в балетное училище, но первой сразу же сказали, что она не пригодна, а вторую заметили и напророчили славное будущее.
— Ну–ну… — поджав губы, отошла от списков поступивших Кристина. — Посмотрим, кто еще первым ногу сломает так, что вся жизнь кувырком пойдёт! Ты, Оля, просто блаженная, они тебя пожалели. Но и я когда–нибудь тебя переплюну!
Ольга переехала в общежитие училища, а Кристина осталась в своей квартире, жила с родителями, потом они переехали, и Оля потеряла знакомую из виду. Её собственная жизнь дала резкий виток вверх, появилась хорошая работа в труппе театра, деньги, слава, почитатели. Потом ко всему этому присоединилась любовь. Сережа тогда еще был простым костюмером. Ольга поругалась с ним из–за какого–то, с его точки зрения, пустяка, то ли цвет ей не нравился, то ли как пошито, но их ссора вдруг переросла в жаркую страсть. Это было как наваждение, потом прозрели, но не расстались, решили расписаться. Это был в каком–то смысле брак «по расчету», в котором каждый мог использовать талант другого в своих целях. Сергей постепенно разработал свою линию театральной одежды, с балеринами больше не работал, перешел на актрис, но Оля всегда рекомендовала мужа везде, где была. С него она получала индивидуальный пошив и то нежное, трепетное, чего не дала ей семья.
Ольге нравилась Серёжина сила, забота, небезразличие. Она больше не сидела в чулане, а смотрела на мир смело, радостно…
Но в итоге гастроли у одного, работа в мастерской у другого при отсутствии детей привели к отдалению супругов. Часто Оля даже спала одна, а муж ложился на диване в гостиной, потому что засиживался за своими набросками, не хотел ей мешать.
А потом Оля решила закончить карьеру, её пригласили в училище. Сережа это решение как будто одобрил.
— Да делай, что хочешь, — вяло сказал он уже сквозь сон. — Может, действительно, хватит костями трясти, пора и мясом обрастать!
Последнее время ему действительно разонравилась Ольгина внешность.
— Слишком худая, слишком костистая, слишком скуластая, слишком… Слишком… — то и дело слышалось от него.
— Но ты меня такой и замуж брал! — пыталась отшутиться Оля. — Что уж теперь жалеть?!
— Брось, Лёлька, ты всё понимаешь! Молодое тело должно быть стройным, худым, а вот тебя это уже портит. Ладно, не хочу больше об этом… В общем, устраивайся преподавать, посмотрим, какой станешь!
Лучик их счастья погас, как будто опять захлопнулась дверь чулана.
— Рожать надо было! — равнодушно говорила Ольге мать. — Когда есть дети, то уже совсем по–другому семья существует. Ради них…
— Ради них не разводятся, да? Но не всегда это лучший вариант… — задумчиво шептала Оля…
Новая работа, родное училище, в котором Оля отстояла у станка ровно столько, чтобы отточить свой талант, новые перспективы, возможности вселили надежду на перемены к лучшему.
И вот эта встреча с Кристиной буквально через два дня, как Носова устроилась в училище педагогом… Муж тогда был вместе с Олей, увидел Кристину внизу, в холле, пока она ждала дочь.
Ох, с каким злорадством бывшая подруга смотрела на Олю, мол, я тебя всё равно обошла! У неё дочка здесь лучшая, а Носовой и привести некого, она будто ущербная! А с Сережей Кристина ворковала, нахваливала его работы.
— Я видела их в журналах, — заливалась соловьем женщина. — Они бесподобны. Мне бы ваши контакты, я хочу Тане своей пошить несколько нарядов, и не только относящихся к выступлениям…
На том и спелись. Кристина была не замужем, ей прятаться было не от кого, а Сережа… Ну что ж, мужчина волен выбирать себе партнершу, он сильный, он вожак…
Ольга Андреевна отвлеклась от своих мыслей, моргнула. Таня и Пётр Егорович выжидательно смотрели на неё, видимо, ждали оправданий.
— Таня неправильно восприняла критику на занятии, — спокойно ответила Ольга. — Даже лучшим иногда надо что–то поменять. Я считаю, что лучше сейчас, на раннем этапе, изменить что–то в себе, чем потом удивляться, что тебя не ценят по достоинству. Любая ученица здесь — это алмаз, но огранить его предстоит нам с ней вместе. Рассчитывать на то, что я буду только хвалить нет нужды. Такого не будет. Я еще раз говорю вам, Таня, что всё личное остается за дверьми этого заведения. Я давно научилась это делать, так что…
Пётр Егорович посмотрела на часы. Через тридцать минут он должен быть в ресторане на дне рождения жены. Если не уладить этот конфликт сейчас же, то дома будет большой скандал!
— Ну… Ну… — протянул он. — Я думаю, мы решим так: Ольга Андреевна впредь будет более корректна в своих высказываниях, а вы, Уманская, немного опуститесь с пьедестала. Впереди еще много работы, рано ты, девочка, загордилась!
Директор встал, показывая, что разговор окончен. Завтра, конечно, ему позвонит Танькина мать, будет кричать, что обижают её девочку, но это всё потом, а сейчас — юбилей жены…
Татьяна резко встала и, задев чуть выставленную ногу Ольги Андреевны, гордо вышла из кабинета.
Оля тоже ушла, пожелав Петру Егоровичу хорошего вечера.
— Да уж, вечер удался! — бросил ей вслед директор. — Завтра её мать устроит мне разнос. А всё из–за того, что ты к Уманской неровно дышишь из–за её матери…
— А что, это уже стало известно всему училищу? — обернулась Ольга. — Или кто–то еще не в курсе?
— Ты мне тут не дерзи, даром, что прима–балерина. Уманская у нас на отличном счету, мать помогает, чем может, а может она многое, так что Ольга Андреевна, уж потерпи, как говорится, дети за родителей не в ответе!
Носова хотела что–то возразить, но не стала. Директор показал рукой, чтобы она вышла из кабинета…
На скамейке за училищем, около стоянки, она увидела Татьяну. Та сидела, поджав ноги и отвернувшись.
— Ты куришь? — вздохнув, села рядом с ней Ольга Андреевна.
— Ну и? — сверкнули слезы в Таниных глазах. — Донесёте? Ох и удачно всё получилось, правда? Такая месть! Меня выгонят, вы останетесь. Хорошо?
— Нет. Месть выжигает изнутри того, кто мстит, Таня. Я тоже пробовала курить. Кажется, что это успокаивает, но потом перестает действовать. Да и тренироваться становится трудней. Это не выход.
— Да ладно, не берите в голову. Это не ваше дело, — махнула рукой Татьяна. — Донесите, сделайте свою работу. О личном не думайте.
— Иди спать, Таня. Отдай сигареты и иди. До завтра.
Ольга протянула руку, Таня нехотя положила ей в ладонь начатую пачку. Оля не знала, что делать в таких случаях, кричать ли, сообщать руководству или просто уйти? Она ушла. Работа должна остаться на работе…
Ольга опять сидела в своей темной, тихой квартире, она бросила сумку на стул, стянула всю одежду, пошла в ванную. Там, стоя у большого, чуть запотевшего от горячей воды зеркала, женщина придирчиво осмотрела себя. Она никогда не сидела на особенных диетах, всё получалось и складывалось как–то само — худоба, маленький вес… Раньше это было её преимуществом, а теперь и самой стало страшно смотреть на выпирающие из–под кожи ребра.
Ольга задернула штору и сделал воду еще горячее. Пар заполнил всю ванную комнату, сделав контуры фигуры лишь дымчатым намеком на затуманенном стекле…
… Таня, выйдя из училища, в десятый раз набирала номер матери. Среда, середина дня, но мама почему–то не пришла, даже ничего не написала. Татьяна, сама не зная, почему, стала нервничать.
— Ну ответь, трудно что ли?! — бурчала она, нажимая кнопку вызова. Но звонок сбрасывали, на сообщения мама тоже не отвечала.
Танька договорилась с одной девчонкой, что купит у неё джинсовое платье. Той мало, а Тане в самый раз. Мать должна была принести деньги, она обещала…
— Мам! Ну наконец–то ты ответила! — быстро заговорила Таня. — Ты опаздываешь что ли? Я всё жду тебя…
Таня всегда ждала маму. То в садике всех детей уже забрали, а Уманская всё сидит, ждёт… Ждала в лагере. Ко всем уже приехали родители, а Уманскую еще не вызывали… Ждала в больнице, когда болела пневмонией. Тогда Кристина тоже задерживалась, приходила к концу посещений…
— Тань, извини. Я не приеду сегодня. Совершенно нет времени. Может быть завтра! Ой, Сережа… Ну перестань, я же по телефону… — вдруг стала говорить кому–то Кристина, замурлыкала что–то пошлое.
— Но ты обещала привезти деньги! — Таня почувствовала, что её бросает в краску, хочется кричать.
— Деньги… Деньги… Я, что же, их печатаю? Другие живут без денег, и ты проживёшь! Тань, ну всё, некогда мне! Пока!
Кристина бросила трубку, а дочка еще минуты две упрямо таращилась на экран смартфона.
Рядом с ней на скамейку села Ольга Андреевна. Она уже давно наблюдала за попытками девочки дозвониться до матери.
— Что вам нужно? — грубо осведомилась Татьяна, отодвинувшись от педагога. — Спасибо, что не рассказали о… В- общем, спасибо.
— Пожалуйста. Зал сейчас свободен. Можем с тобой порепетировать. Таня, скоро у вас отчетные выступления, я бы хотела…
— Мне не нужно репетировать. У меня и так всё хорошо! — крикнула Таня, развернулась, хотела убежать.
— Отвлекись от личного, Таня. Надо этому научиться. Ты сейчас здесь, ты учишься. Только это должно жить в тебе. Иначе… Иначе…
Ольга Андреевна замолчала, качая головой, а Таня, обернувшись, тихо закончила за неё:
— Иначе я сойду с ума…
— У тебя есть два пути, — пожала плечами Ольга. — Либо ты стираешь ластиком всё, что мешает работе, либо черпаешь из этих чувств силу, превращаешь слабость в достоинство. Ненависть или любовь — какая разница, ведь они все так ярко окрашены, что, будь они огнем, взметнулись бы до небес.
Таня прищурилась.
— Это как вы вчера, когда занимались в пустом зале вечером? — спросила она. — Да ладно уж, расскажите, будем считать, что это не личное, а «по работе».
— Я стирала ластиком всё то, что мешает. Черпать силы там уже не из чего, а вот забыться на какое–то время — отличный способ, — ответила Ольга Андреевна. — Ну так что, идем?
Таня еще раз посмотрела на телефон, потом махнула рукой и первой зашагала в учебный корпус.
… Она чувствовала, как по спине ползет струйка пота, мышцы, истерзанные, уставшие, отказывались повиноваться, а в голове все еще стучали молоточками мысли о маме. Ольга Андреевна давала очередное задание, Таня выполняла, переделывала. Ольга заставляла её закрыть глаза и слушать музыку, протянуть её через себя, но Танька не могла.
— Да выкинь ты это уже из головы! — закричала Ольга, тоже порядком устав. — Ты здесь прежде всего ради себя, не давай никому портить свою жизнь!
Таня остановилась, не доделав поворот, как–то вся обмякла, осела на паркет.
— Я здесь, потому что мама хотела сделать меня балериной. А теперь ей всё равно… Она даже никогда не хвалила меня… — прошептала ученица. — Всё, я устала. Извините.
Девушка встала. Она опять жалкий худой котенок, замерзший и несчастный. Она взяла со скамейки полотенце, пошла к выходу. Уже в дверях девушка услышала голос Ольги Андреевны:
— Тебе стоит научиться ценить себя. Не бойся сама себя похвалить, не убудет! Ну и помни: либо ластик, либо сделай свою слабость силой. Ты молодец, Танюша…
Девушка обернулась.
— Спасибо, но я не нуждаюсь… — начала она, но запнулась. — Хорошо, я поняла…
В тот день что–то переменилось между ними, как будто протянулась тонкая ниточка от одного брошенного сердца к другому. Работа перестала быть таковой, началось «личное»…
Ольга даже спала намного лучше, только под утро опять увидела этот страшный сон с темным лесом и светом впереди…
Татьяна же долго не могла уснуть, всё думала, за что же она может себя хвалить…
… — Танька, привет! — окликнул девушку Иван Попов. Парень был старше Тани на год, серьезно занимался балетом, мечтал стать солистом. — Ты чего такая серьезная?
У них был не то, чтобы роман, легкое увлечение, флирт, обнимашки, поцелуйчики, но не более. Строгий режим жизни в училище, отсутствие большого количества свободного времени, физические нагрузки отвлекали от шальных мыслей, сдерживали молодежь.
— Привет. Да так, ничего, — отмахнулась Татьяна.
— Что Носова? Всё еще отыгрывается на тебе? Или Петруша ей мозги вправил? — громко спросил Ваня. Татьяна, стоя напротив него, вдруг покраснела.
Иван обернулся, проследил за её взглядом. За его спиной стояла Ольга Андреевна.
— Отыгрываться, — сказала она, — это удел слабых. Я себя такой не считаю. И вам не советую. А ну марш на занятия, Попов! И заколите волосы уже наконец! Иначе я вас лично отведу в парикмахерскую.
Иван смутился, зашагал прочь. Татьяна побежала готовиться к занятиям. Ольга Андреевна, вздохнув, улыбнулась. Глаза у Тани теперь не такие грустные, или ей просто кажется…
… Училище готовилось к Новому году. Нарядили в холле ёлку, развесили по стенам мишуру и гирлянды, умелицы разрисовали окна морозными гуашными узорами. Света Романова сделала из ваты огромного снеговика, девчонки обмазали его клеем, нацепили пуговицы, шапку, сделали из картона морковку. Попов ездил по коридорам на тележке для перевозки сценических костюмов и говорил, что он дед Мороз, а Танька будет его Снегурочкой. Девушка смеялась, скидывала повешенную парнем ей на шею мишуру. Ей так хотелось, чтобы он прямо сейчас поцеловал её, на глазах у всех…
— Все, кто отправляется домой после праздника, просьба сообщить вашим преподавателям! — то и дело повторяли учителя. — Кто остается, тоже обозначьтесь!
Таня хотела уехать домой на зимние каникулы. Она соскучилась по своей комнате, по дому, надеялась отдохнуть от казенных стен. Но Кристина сказала, что уезжает праздновать новогодние праздники в горы, принять дочку не может.
— Да и потом, какие праздники, Таня! Опять есть эти твои зеленые салаты? У тебя диета, вот и соблюдай её там, в училище. А мне это надоело. Все, вернусь, позвоню!
— Нормально… — протянула Таня, бросила телефон на подушку.
— Да и ладно! Я за тобой зайду, пойдем гулять! — утешил её Иван. — А потом ко мне поедем. Предки на дачу второго числа слиняют, вся квартира наша будет…
Он хитро улыбнулся, приподнял брови. Его рука легла на Танину коленку, скользнула вверх. Таня засмеялась, пряча смущение… А вот назло матери она поедет к Ваньке! И останется там на ночь, и всё у них будет, назло!..
Но на дискотеке, после которой многие разъезжались по домам, Таня вдруг увидела, как Попов целуется со Светкой Романовой.
Внутри всё похолодело, Таня бросилась на парня, стала бить его кулаками, Света визжала, а сам Иван только укрывался руками от сыпавшихся на него ударов.
— Тань, да это ерунда! Это же мы просто так… — пытался пояснить он, но Татьяна ничего не слушала, она просто колошматила Ваньку за измену, за то, что она, Таня, не нужна своей матери, за то, что жить так сложно и никому нельзя доверять…
— Хватит! — кто–то схватил Татьяну за руки, оттащил в сторону. — Я сколько раз говорила тебе, научись отделять личное от работы! Иван — это работа. Он твой потенциальный партнер на сцене, не более! Подключать сюда что–то другое нельзя! — строго выговаривала Ольга, усадив девушку на стул в пустом кабинете.
— А если я его люблю?! Если он предал меня, то тоже, как и вы, отстраниться от этого, просто забыть, смотреть в другую сторону?! — спросила Таня.
Носова на миг замолчала, потом села рядом, пожала плечами.
— Мне кажется, — наконец сказала она, — Попову будет только льстить, что из–за него кипят такие страсти. А я… Да, я отстранилась. Мне так лучше.
— Да потому что ты слабачка! — размазывая косметику по лицу, закричала, вскочив, Таня. — У тебя мужика увели, а ты танцуешь, «отстраняешься»! Глупая страусиная политика! Если хочешь счастья, надо за него бороться! — как лозунг, выдала девчонка. — Счастье любит сильных, смелых, решительных. А ты… Я не хочу жать так, как ты, понятно?! Слабая, нерешительная глупая женщина, вот ты кто!
Таня убежала, а Ольга Андреевна еще долго сидела, сложив руки, как примерная ученица, «слабая, нерешительная, глупая»…
«Татьяна Уманская — это просто работа, одна из учениц, воспитанница, часть работы, только и всего! — уговаривала себя Оля, выезжая со стоянки. — Её личные проблемы не должны волновать педагога, нельзя смешивать личное и рабочее! Такое смешение привело к тому, что Оля вышла замуж за Сергея, а потом они развелись… Нет, личная жизнь должна всегда оставаться «за кадром», а работа существовать отдельно!»
Но Танино заплаканное лицо никак не шло из головы. Сотни девчонок учились вместе с Уманской, а почему–то думалось только о ней…
Ольга не знала, хотела бы она детей или нет. Карьера, строгие диеты, режим, гастроли — всё настолько перекроило жизнь, что детям в ней не было места.
— Да там и жизни не было места! — вдруг отчетливо поняла Ольга. — Личное отодвинулось, упало на пол, а на столе осталась только работа… может поэтому Сережа ушел к другой?
Окончательно запутавшись в своих рассуждениях, Оля поднялась к себе на этаж, зашла в квартиру. Включив свет, она медленно разделась, опять пошла в ванную. Говорят, проблемы нужно смыть с ног…
Татьяна, как следует наревевшись, теперь сидела на кровати и смотрела в окно. В комнате она осталась одна, подруги разъехались по домам. Мигала красно–желтыми огоньками гирлянда на окне, где–то запускали фейерверки.
«А вообще, хочу ли я такую жизнь, где балет заменяет всё? — задумалась девчонка. — Нравится? Да. Получается? Вроде да. А что потом?.. Ну нет, всё же надо дойти до конца, а там видно будет! А Ванька просто глупый! — решила она наконец, попыталась уснуть, но испуганные глаза Ольги Андреевны там, в пустом кабинете, когда Таня кричала ей дерзкие слова, не давали уснуть.
— Она мне никто! Значит, это меня не касается! — строго одернула себя Таня. — Она просто педагог, и точка!..
Через два дня после встречи нового года по училищу прошел слух, что Носова заболела, отмечания её дня рождения пятого января не будет. Татьяна как будто равнодушно выслушала эту новость. Ну заболела — выздоровеет!..
… Но потом весь день она маялась, не зная, куда себя деть. Татьяна, просидев половину дня за учебниками, наконец вскочила, быстро оделась, выскочила на улицу. Из низких, ватных туч валил снег, не давая разглядеть, что происходит впереди. Машины еле–еле ползли по проспекту, вставали, буксуя колесами и мигая «аварийкой».
Таня сверилась с адресом, который написала ей на бумажке вахтерша, остановилась у длинного дома с лавочками у подъездов.
Лифт, дребезжа, отсчитал этажи. Таня вышла, поискала глазами нужную квартиру, нажала на звонок.
Носова в каком–то бесформенном байковом халате и шерстяных носках открыла дверь, уставилась на гостью.
— Татьяна? Что–то случилось? — хрипло спросила хозяйка.
— Нет. То есть да. Вот, это вам. Надеюсь, вы любите читать… — смущенно протянула свой подарок Таня. — У вас день рождения, а вы заболели, и вот я решила… Но это подарок вам, как учителю, ничего личного! — сразу обмолвилась девушка.
Ольга вздохнула. Она и сама теперь не знала, где между ними с Таней заканчивается работа, а где начинается что–то другое, как будто родное…
— Ну тогда я приглашаю тебя на чай с тортом, — улыбнулась Носова, приняв подарок. В пакете лежала модная книга писателя–фантаста. — Но только не как ученицу. Сейчас каникулы, давай будем просто знакомыми, а?
— Мне нельзя торт! — отступила на шаг Таня.
— Ой, вот только не надо сейчас о фигуре, граммах и талиях! Новый год, мой день рождения, ты в первый раз у меня в гостях — неужели это не поводы, чтобы съесть по куску торта?! У меня тортик диетический, не бойся, сама готовила! Ну как, останешься?
Татьяна пожала плечами, потопталась, потом кивнула…
Они сидели на кухне, пили чай, отламывая ложками тонкие кусочки торта, потом Ольга вынула из шкафа искусственную ёлку, игрушки, стали украшать квартиру.
— Я, правда, не собиралась этим заниматься… — виновато пролепетала Носова. — Но раз уж ты мне помогаешь…
Татьяна кивнула.
— Точно! Будем считать, что это часть нашего занятия. Я уже два года не наряжала дома ёлку… Дома… — прошептала девушка…
Что–то изменилось между ними, Таня это чувствовала. Что–то срослось, возведя мостик между двумя душами. Чужие, совершенно посторонние друг другу люди стали роднее. Никогда бы Танька не подумала, что разгульное поведение матери приведет к таким неожиданным последствиям…
Оля тоже уже не твердила про работу и личное, она поняла, что частенько схождение этих дорог ведет к лучшему…
… Ей опять снился сон. Она, Оля, в белой сорочке бежит по лесу, ветки хватают её за одежду, ухают где–то совы. В лесу темно и страшно. Но впереди огонь. Оля ускоряет бег, только бы сегодня костер не погас!.. Женщина выбегает на полянку, смотрит на горящий посередине костер.
— Тётя Оля, — оборачивается сидящая на земле Татьяна. — Ну что же вы так долго, я уже заждалась…
Теперь Ольга Андреевна просыпается отдохнувшая и спокойная. Она добежала до своей полянки, её там ждут и ей рады…
И Тане стало теплее. Мама больше не навещает её, зато всегда рядом Ольга Андреевна. И пусть это личное и дальше врастает в работу, украшает её. Не стоит разделять то, чему понравилось быть вместе…
Кристина, когда узнала, насколько близки стали её бывшая подруга и дочь, попыталась сделать так, чтобы Ольгу уволили, но Пётр Егорович уперся. Кристина ему порядком надоела, а её пирожные ему теперь были противопоказаны.
— Увольте её! Она… Да она просто втирается в доверие к детям и неизвестно что от них требует! — кричала она, стоя перед Петром и ударяя своей сумкой по лакированной столешнице.
— Я никогда не сделаю этого. Педагогический процесс с Носовой стал намного лучше и качественней. Я не стану выгонять отличного специалиста только из–за того, что вы так хотите. Извините, я занят. А вам бы лучше навестить дочку.
Кристина, раскрасневшаяся, тяжело дыша, выскочила в коридор. Там, у окошка, стояла Таня. Она спокойно посмотрела на выдающийся мамин живот.
— Поздравляю, мам, — кивнула она. — Кого ждете?
— Пока неизвестно, отворачивается… — смутилась женщина. — Тань, я…
— Всё хорошо, мама. Тебе нельзя волноваться. Пойдем, посидим, я соскучилась…
Кристина встрепенулась, схватила Таню за руку, погладила по плечу. Как бы совсем не потерять дочь… Ну ничего, у них с Серёжей родится еще малыш, уж его–то она от себя не отпустит…