Лена возвращалась домой из больницы в смешанных чувствах. Уже несколько лет она мучилась бородавками на руках и периодически пыталась с ними бороться, но безрезультатно, а если быть точнее, результат получался обратным — появлялись новые образования. И ладно бы она была никому не интересной старушкой, но ей всего двадцать восемь лет, у неё прекрасный муж, между прочим, перспективный научный сотрудник, и лапочка-дочка шести лет, а её руки, изящные, как у пианистки, уродовали эти мерзкие бугорки.
— Ты, наверное, жабу в кустах изловила, признайся, и она тебя обмочила, — сочувственно морщился муж и деликатно, стараясь не обидеть супругу, избегал прикосновений её заражённой руки.
— Никого я не ловила. Мне что — пять лет по-твоему? И вообще это бред, насчёт жаб. Не бывает от них бородавок. Проклятье какое-то с ними!
На борьбу с недугом были брошены все средства: и научные, и народные. После того, как мази и прижигания, назначенные врачом, не приносили эффекта, Лена обращалась к бабушкиным методам, а именно травила их чесноком и чистотелом, прикладывала на ночь разрезанный лист алоэ, распаривала в мыльном растворе, счищала железной щёткой верхний слой и лепила сверху картофель или мел, а утром, замирая в предвкушении чуда, разбинтовывала руку и… И ничего. Хорошо, если новые не появлялись — бывала и такая беда.
И вот возвращалась Лена после очередного похода к врачу домой, шла понурая и несчастная по новенькому бульвару, ограждённому с двух сторон молодыми звонкими липами, и всё думала о своих растреклятых бородавках и о том как сильно они её уродуют и отравляют жизнь и за что ей вообще такое наказание, ведь она хороший человек, столько жизни ещё впереди и неужели ей придётся до конца дней мучаться с этим уродством. А если они дальше, по всему телу будут распространяться? На лицо, чего доброго, полезут? И станет Лена как Квазимодо и муж её непременно бросит! Шла Лена и подтирала с щёк противные слёзки, а с обеих сторон бульвара нечасто шумели машины и за липами светились ничем не прикрытые новостройки, совсем голые, со свежими, как глазурь на школьном пирожном, швами.
Навстречу Лене плыла достаточно молодая цыганка. Поглощённая мыслями о бородавках, Лена не смотрела на неё, но задним умом уловила приближающееся пёстрое пятно исходящей волнами красной юбки. Почувствовав на себе чужой взгляд, Лена подняла глаза. Цыганка смотрела на неё пронзительно, смотрела так, словно внимательно слушает, и Лена, не отдавая себе отчёта, замедлила шаг, ей показалось, что она размышляла о своих бородавках вслух и цыганка услышала.
«Сейчас приставать начнёт с гаданиями, — подумала Лена, — наверное, она из того цыганского посёлка за нашим домом. А что? Пусть погадает, я не против. Может подскажет что мне делать с этими бородавками, сил уже нет, я на всё согласна, хоть руку себе руби, так они меня достали. Сколько там денег у меня? Два рубля тридцать копеек… Да я ей всё отдам, Господи!»
Цыганка остановилась в трёх шагах и пристально глазела на Лену, а Лена уже давно стояла и в голове у неё вертелись одни бородавки, и слёзка по-прежнему блестела на щеке. Цыганка перевела тяжёлый, как липкий мазут, взгляд на руку Лены и быстро забормотала что-то в сторону на своём языке. Лене показалось, что это помесь румынского и английского, хотя первый она никогда в жизни и не слышала. Цыганка умолкла и сплюнула, затем взглянула на Лену так, как могущественный благодетель смотрит на обездоленных, которым он оказал свою милость. Затем она ушла. Просто ушла.
— Простите! — догнала её Лена, — я спросить хотела…
Цыганка ответила вполоборота. В её глазах плясал смех.
— Это ерунда. Считай, подарок. Жалко тебя стало,
— Что ерунда?
— Завтра увидишь, — хмыкнула цыганка и грациозно повела бедрами, — а будет что серьёзнее — приходи. Ты знаешь где я живу. Спросишь Раджи.
Цыганка продолжила путь. «Ай-ла-лай…» — донёсся до Лены её напев. Довольная собой, цыганка слегка пританцовывала, взявшись по бокам за юбку. «Ты знаешь где я живу…» Как странно! Уж о том, что цыганка, возможно, живёт в посёлке, Лена точно подумала про себя! Она мысли умеет читать что ли? Ну и дела!
На следующее утро, когда Лена умывалась, то не поверила своим глазам — бородавки на руке уменьшились, а совсем мелкие и вовсе исчезли! Через неделю от них не осталось и следа, руки были полностью чистыми и такими красивыми, изящными, как прежде — залюбуешься.
Встретившись у подъезда с соседками, Лена всем и каждому показывала на радостях свою руку и рассказывала о загадочной цыганке. Опустила она только один момент — их странный диалог. Она была уверена, что ей больше не понадобится никакая колдовская помощь, а может вообще это было всего лишь самовнушение. В любом случае, имя своей спасительницы она раскрывать не хотела, тем более жила Раджи совсем рядом — сейчас как начнутся туда паломничества, обчистят, не дай Бог, новых соседей эти цыгане или надурят, а на неё все шишки посыпятся.
В этот кооперативный дом на окраине города они въехали все вместе. Тут же сразу и перезнакомились. Все семьи были молодыми, как на подбор — всем до тридцати, некоторые перевезли с собой и бабушек. Место тихое — в шаговой доступности река, но слегка омрачал картину упомянутый выше цыганский посёлок в полутора километрах от них. Никого эти цыгане не трогали, но культурные советские граждане, суеверные в душе по своей русской природе, относились к чужакам недоверчиво и осторожно, боялись проклятий, сглазов и прочего и потому старались не пересекаться с глазу на глаз с представителями цыганского народа. А цыганкам и младшим отпрыскам их племени, которые как чёрные собачата вились вокруг мамок, хоть бы что: идут в город — песни распевают, хохочут громкими грудными голосами, шумят, глазами чёрными жгут, высматривают наивных жертв и назад таким же образом возвращаются.
Особенно крепко Лена с мужем сдружились с двумя семьями из их подъезда. Сходить вместе на пикник к реке, съездить на дачу — всюду они были вместе. Люди эти, повторюсь, интеллигентные, образованные, им было о чём поговорить. Так собрались в одной компании врачи, инженеры, учителя и научные работники. Друзья запросто могли зайти друг к другу в гости без приглашения, чтобы выпить чайку перед сном, попросить сахарку, обсудить какие-то новости или мысли, идеи. Видели они друг друга и в халатах, и с бигудями на голове, и без косметики, и в одних семейных трусах… В общем, сроднились и испытывали неподдельную взаимную симпатию. То же самое происходило и между их детьми. Идиллия!
Лена замечала, что одной из двух подруг, Ирине, нравится её муж Дмитрий. Объективно Дмитрий был мужчиной видным, ухоженным, с тёплыми и умными глазами, всегда при белом воротничке, с безукоризненной осанкой и обходительными манерами джентльмена, так что понять Ирину было нетрудно — человеку в принципе нравится всё красивое, нельзя же кому-либо запрещать любоваться яркими витринами магазинов. Глазки видят, да зуб неймёт! Но иногда Ирина заигрывалась в гляделки. На пикниках, бывало, никак не могла отвести влажный олений взгляд от Дмитрия и если Дмитрий за чем-то тянулся на покрывале, за помидором, например, или кружочком колбаски, то Ирина первая изгибалась, как лоза, и подавала ему. Если Дмитрий отходил в сторонку один, то Ирина находила предлог чтобы подойти к нему и завести личную беседу… Такие, по сути невинные выпады, отравляли Лене наслаждение природой. Она переставала слышать сладостное и чистое чириканье птиц, и шум листвы уже не завораживал её как прежде, и свежесть, исходившая от реки, не манила её к себе, чтобы подойти к воде и обмочить босые ноги. Интуиция требовала держать ухо востро и крепко дать Ирине по рукам, чтобы даже думать о чужом муже было не повадно, однако воспитание не позволяло совершать твёрдые шаги, да и стыдно было выказывать недоверие подруге (а вдруг ошибается?), поэтому Лена ограничивалась пространными намёками.
— И что же вы там всё чирикаете друг с другом, голубки наши? Ха-ха-ха!
— Ируня, киска моя, верни Лене мужа! — добавлял спокойный, как тюлень, муж Ирины, который был старше остальных на восемь лет. — Хватит вам уже шушукаться, возвращайтесь.
— Вопрос на засыпку, товарищи! — пошла к ним Лена, раскинув руки, как певица на сцене, — у нас тут спор возник: водится ли в нашей реке сом и щука? Дима утверждает, что нет, что река слишком узка, а я же предлагаю проверить это на практике.
— Я вам и так скажу, без проверки, как сын рыбака, — ответил муж Ирины, — сомам в верховьях рек делать нечего, а у нас здесь именно верховье. Щука же животное вездесущее, непривередливое, обитает во всех пресных водоёмах, так что здесь вполне может быть. Однако если брать во внимание горные реки, то щука предпочтёт озёра: несмотря на свой разбойничий характер, эта рыба не любит сильные течения воды.
— Ты сказал, что щука — животное? — удивилась Ирина и села рядом с Леной, — какое же это животное, если это рыба.
— Дорогая, однако! Ты заставляешь меня краснеть! — возмутился муж. — Есть четыре царства живой природы, ну, кто вспомнит? Угощу конфетой.
— Да что тут помнить, — отозвалась Лена, — животные, растения, грибы и бактерии.
Муж Ирины вынул из кармана конфетку и вручил с почестями Лене.
— Значит рыба — это грибы, — упрямо оскалилась Ирина.
— Как рыжики? — сказала другая подруга.
— Нет, как волнушки. Мне всегда казалось, что волнушки умеют бегать, такие все изогнутые, как на старте стоят.
— А может всё-таки на рыбалку в следующий раз, а? — предложил Дмитрий. — У нас удочки есть на даче.
Все поморщились и только Ирина с готовностью отозвалась:
— Я за!
— Я с вами, — добавила без энтузиазма Лена.
Подобная песня продолжалась следующие восемь лет. Обвинять их было, по сути, не в чем. Друзья и друзья! Казалось, никто, кроме Лены, не замечал их взаимной симпатии с намёком на нечто большее, чем дружба. Лену поджигала ревность.
— Тебе нравится Ира как женщина, признайся.
— Да что ты говоришь такое? Конечно нет. У нас просто много общего.
— Видела я как ты засматриваешься на её зад. Мне говоришь, что я плоская, а у Ирки фигура.
— Хватит нести глупости, у неё есть муж! Масик, ну успокойся ты, я всегда буду с тобой, а Ира — с мужем. Мы же так хорошо общаемся, не накручивай себя.
Трагедия случилась неожиданно — мужа Ирины не стало. Ему было сорок четыре. Последние пару лет у него были проблемы с сердцем из-за диабета. Возвращаясь после работы, Дмитрий первым делом заходил проведать Ирину и только потом заходил в свою квартиру.
— Ты пойми, у неё сложный период, мой долг поддержать её морально… Мы же друзья! Нет, ужинать не буду, спасибо — мы с Ирой уже поели. Кстати, она готовит изумительные котлеты, ты бы взяла рецептик: такие сочные и хлеб не чувствуется, как у тебя. Ты всё пережариваешь.
— Дима, мне это не нравится! Это ненормально, понимаешь? Мне тоже очень жаль, что так вышло, но у нас своя семья, пусть Ира сама справляется, на худой конец, у неё есть родители, дети, они тоже могут её поддерживать. Люди уже судачить начинают!..
— О чём судачить?
— Что у вас роман!
Дмитрий помялся мгновение.
— Твои люди глупы.
— Тогда скажи мне это в лицо! Поклянись, что ничего к ней не чувствуешь, что она не пытается тебя соблазнить.
Дмитрий зачем-то проверил как открывается и закрывается балконная дверь.
— Я устал, полежать хочу. Отстань от меня со своими глупостями, итак после работы мозги кипят.
Прошло два месяца после похорон. Вернувшись вечером домой, Лена увидела на пороге собранный чемодан мужа.
— Я ухожу к Ире. У нас любовь. Скрываться дальше бессмысленно, так что прости и отпусти меня. Дочка наша уже большая, она поймёт, ты тоже должна понять — жизнь одна, я хочу прожить её с любимым человеком.
— Лжец! Мерзавец! Столько лет водил меня за нос! — бросилась на него Лена. — эта мымра дома? Я ей все патлы повыдираю, будет знать как воровать чужих мужей! Я всегда знала, всегда! Не слепая!
— Лена! Успокойся немедленно и веди себя достойно! — оттолкнул её на банкетку Дмитрий. — Мы взрослые люди и имеем право выбора. Я пошёл.
Далеко он не ушёл, а поднялся двумя этажами выше. С той поры и начался конец света в отдельно взятом подъезде.
Ирина цвела, как майская роза, а Лена ходила с каменным лицом и перестала общаться с другими соседями. Их любовный треугольник стал темой номер один для дворовых обсуждений. Лена холодно здоровалась со всеми и проходила мимо — она знала, что люди думают только об одном, когда смотрят на неё. Лене были мерзки их мысли, они пачкали её, измазывали грязью. Особенно неприятны были моменты, когда она выходила из подъезда и перед тем, как открыть двери, слышала, что народ болтает, но стоило ей показаться перед ними, как все замолкали с выражением любопытства, сочувствия и жажды сплетен на лицах. С Ириной Лена не устраивала никаких разборок, делая при встречах вид, что этого человека не существует. Из узкого круга друзей Лена выпала, а те продолжали ходить вместе на отдых, правда, третья подруга захаживала к Лене и, злобно сверкая глазами, говорила:
— Ну и сволочь эта Ирка! Шоб она сдохла! А ты держись, Ленусь, держись, не реви! Ух и устроила бы я ей подлянку, дай только повод!
— Ты с ней не ссорься, будь моим тайным агентом. Я хочу быть в курсе…
Дочь тоже прекратила общаться с Дмитрием. Отец перестал для неё существовать и это стало для мужчины ударом — он очень любил своего ребёнка.
Повеселившись два-три месяца с Ириной, Дмитрий обнаружил, что чувство вины в нём достигло пределов. Жена его осунулась, похудела, круги под глазами чёрные… никак не может смириться, бедняжка. А ведь он всё равно её любит, пусть не так страстно, как Ирину, но всё же Лена ему дорога. А родная дочь его ненавидит и если Дмитрий замечал на себе её взгляд, то взгляд тот был в точности таким же, каким Ленин смотрел на буржуазию — ненавистный, испепеляющий, горький и тошный. Дмитрий объяснился с Ириной и… опять собрал чемодан.
Валяясь в ногах у Елены двумя этажами ниже, Дмитрий молил о прощении и клялся-божился, что это было наваждение, что он никогда больше и ни за что… Лена простила и приняла. И снова это унижение перед соседями — теперь они обсуждали, что у Лены совсем нет гордости и чувства собственного достоинства. Ещё бы — приняла такого наглого кобеля. Но проходил месяц, затем мучительно проползал другой… Только вроде бы всё наладилось и остыло… А Дмитрий опять взялся собирать чемодан и снова скакал, как похотливый козёл, на четвёртый этаж к Ирине. Цок-цок по ступеням копытцами… цок-цок.
Проходило месяца два и он опять возвращался к жене. И так продолжалось целый год. Двор валялся от смеха. Дети с обеих сторон чувствовали себя опозоренными и облитыми несмываемой грязью. У одних мамка-вертихвостка, у других отец-кобель. Стыдно было всем. Лена выглядела ужасно, страшно глянуть: щёки впали, волосы поредели, глаза стали тусклыми, бесцветными, а ведь была такой красивой молодой женщиной! Ирина, наоборот, отжигала: глядела на соседей смело, с вызовом, красилась ярко, глазами стреляла, бёдрами вертела… Как отпускала она легко Дмитрия к жене, так легко и принимала назад. Однажды, после того, как муж опять ушёл к любовнице, Лена случайно встретилась с Ириной на улице. Их взгляды пересеклись так яростно, что только искры не посыпались и соседи, наблюдавшие это, замерли в страхе.
«И как только эта тварь смеет на меня смотреть! — негодовала дома Лена. — Ишь как вся лоснится она! Глаза живые, наглые, так и горят! А я на что похожа стала? Нет, всё, хватит с меня. Допрыгались они оба. Я отомщу им за все издевательства.»
Художник Моесей Ли
Ранним субботним утром, когда у подъезда ещё не успел собраться никакой народ, Лена вышла на улицу. Она пошла прочь из города, вдоль реки, в сторону цыганского посёлка. Старушка, снимавшая бельё у себя на балконе, заметила Лену и удивилась, и даже подумала, что несчастная пошла топиться в реке. Но потом она вспомнила, что у Лены есть дочь, а человек она ответственный и потому вряд ли посмеет оставлять ребёнка, пусть и взрослого, сиротой.
Через полчаса Лена уже была на месте. У первого мужчины, попавшегося ей в посёлке, она спросила где ей можно отыскать женщину по имени Раджи… Удивительно как она вообще за прошедшие годы не забыла имени той цыганки.
Прошло полгода. Всё это время муж Лены, Дмитрий, уже лежал в земле — у него было кровоизлияние в мозг из-за аневризмы артерии. «Чертовщина какая-то, был здоровый мужик, ни на что не жаловался…» — поражались жильцы дома, а другие отвечали: «нервы… вы бы так побегали от одной бабы к другой».
В то же время Ирина ослепла. Стала ходить с палочкой и жить на пособие по инвалидности… Люди говорили: «меньше на чужих мужей будет зыркать!»
— Это всё Ленка, говорю вам! Она к цыганам ходила искать справедливости, я сама видела!
— Ой, да ну тебя, сказки не рассказывай… — не верили люди, но на ус мотали и ещё больше сторонились тех поселковых цыган.
А Лена расцвела, помолодела! Глаза у неё засияли, как прежде, щёки украсились румянцем, волосы пышнее стали и она их покрасила в белый… Вскоре она вышла замуж и стала жить спокойно и счастливо и, кстати, никуда не переезжала — так и осталась коротать век в том подъезде на окраине города, где протекает рядом река.
— Молодец, Ленка! — говорила верная подруга, — правильно всё сделала. Таких только цыганскими проклятиями и исправлять.
— Ты о чём? — хитро улыбалась Лена, — я же ничего… оно само всё.
— Конечно, конечно! Я, ты же знаешь, за тебя. Так что с моей стороны — тсссс!… — только поддержка.