— Костя! Не ходи туда, сынок, вернись к папе!.. Костя, где ты? Разойдитесь, я сына потерял! Да что же вы за люди!.. уйдите, уйдите!
Толпа становилась гуще, образовывала вокруг Андрея стену и пробраться сквозь неё было также сложно и муторно, как выбраться из сосущего болота. Паника захватила всё существо Андрея, никакой мысли в голове не осталось, только страх, страх, страх! Он нахрапом бросился на толпу, успел на секунды раздвинуть спины и увидел своего ребёнка — серое клетчатое пальтишко и шапку-ушанку, которая была в два раза больше её обладателя. Ребёнок уходил.
— Костя!!!
Толпа отбросила его назад.
— Это же ребёнок! Ему нет и трёх лет! Ироды! Костя!
Андрей упал в снег, холодный пух коснулся его лица. Он начал ползти промеж ног неизвестных, жестоких, бездушных людей, которые не пускали его к сыну. Он выбрался. Люди исчезли, остались, как фон, позади, и Андрей слышал их бормочущий говор. Он похолодел, когда увидел нетронутый снег, а на нём — маленькие следы детских валенок. Они пролегали по неглубокому снегу немного петляя и Андрей полз по ним, воскрешая только одно слово: «Костя… Костя…» Паника, слёзы, нехватка воздуха… А потом и следы исчезали, и только снег оставался, огромное, бескрайнее поле снега без единого чьего-либо следа.
— Коооостя! Мальчик мой, где ты?! Костя! Костя! Коооостя! Сынок…
Его спасла жена — разбудила, вырвав из кошмара. Он лежал на кровати в чёрной комнате и сердце его стучало неистово, как после долгого бега. Сон не отпускал его, сон был слишком явственным, слишком страшным, но в то же время Андрей был слишком возбуждён для того, чтобы вновь заснуть. Жена спросила:
— Тебе опять снился тот мальчик? Андрей, столько лет прошло. Я поражаюсь как сильно на тебя повлияло то знакомство.
— Нет, мне снился наш сын.
Жена задержала дыхание. Двадцать четыре — столько лет исполнилось бы Мише в этом году.
— Но ты мычал «Костя! Костя!»
— Да? — удивился и сам Андрей. — И правда… А во сне даже не осознавал. Мне точно снился наш Миша, но я почему-то без тени сомнения называл его Костей…
— Так и крыша может поехать. Ты давно должен был себя простить, да и в чём твоя вина-то? У того мальчика всё хорошо, его усыновили… Хватит терзать себя.
Андрей откинул одеяло и сел. Его спина была мокрой и футболка тоже пропиталась липким потом.
— Я на кухню схожу, выпью чай с ромашкой, а ты спи, не жди меня. Успокоиться надо.
Он закрылся, включил электрический чайник и слушал, как прибор, закипая, шумит всё громче. Бросил в чашку одноразовый пакетик, залил кипятком. Свет резал воспалённые глаза — Андрей отключил его и осталось в качестве подсветки одно окно, за которым белыми проплешинами лежал на стадионе весенний снег. Андрей смотрел на него и на фонари. В школе, что стояла за стадионом, приглушённо горели два окна. «Должно быть, там лестница», — подумал Андрей. В этой школе училась его дочь, но сам он ни разу туда не заходил — подобными вопросами занималась жена. Сын Миша тоже успел там проучиться до половины первого класса. У него был низкий иммунитет, часто болел. Именно во время одной из болячек Миши судьба свела Андрея с мальчиком Костей.
Дети у них были погодками — старший Миша и младшая Надя. Той весной, в апреле 1992 года, ещё лежал местами снег. Мише было два с половиной, а Наде исполнился год. С осложнённым ОРВИ Мишу положили в стационар. Андрею пришлось брать больничный и ложиться с ним, ведь Надя была совсем маленькой и без мамы ей никак. В большой палате напротив лежали детдомовские малыши. Медсёстры и санитарки заходили к ним очень редко, только ввиду самой необходимости: измерить температуру, заставить принять лекарства, обеспечить питанием. Некоторых, уже выздоравливающих, выводили на ежедневные прогулки. Никто их не успокаивал, не занимал, не играл… Как минимум один ребёнок постоянно плакал. Андрей считал себя одним из тех мужчин, которые ни за что не станут растить чужого ребёнка, а тем более детдомовского, с непонятными, но скорее всего асоциальными генами. Он должен родить и вырастить своё семя, дать продолжение своему роду, а не тратить ресурсы на других. Но даже у такого принципиального мужчины, как Андрей, неожиданно для самого себя сжималось сердце от жалости и сострадания по отношению к никому не нужным малюткам.
Через несколько дней Мише стало легче: температура спала, острое состояние прошло и лечащий врач разрешил им выходить на прогулки с другими пациентами. И вот принялись медсёстры и санитарочка выводить детдомовских малышей на улицу (а кого и выносить), и обратились к Андрею, уже успевшему одеть своего, оказать им помощь:
— А вы можете ещё и этого мальчика собрать и присмотреть за ним на улице? У нас рук не хватает!
— Да могу, конечно, что мне…
Андрей сел перед ребёнком на корточки и расправил куртку, приготовившись его одеть. Мальчик был очень симпатичным, с пухлыми круглыми щёчками. Эти щёчки он надул и посмотрел недоверчиво на дядю.
— И как зовут тебя?
Молчит.
— Как зовут его? — спросил Андрей у медсестры.
— Костя. Костя Дмитриев.
— Сколько лет ему? Два?
— Да, два. Кажется, в октябре родился.
— Хм… И мой сын в октябре. А день не помните?
— Да что же я вам, ЭВМ? Не помню! — засмеялась медсестра от собственной шутки, но тут же смягчилась: — Хороший мальчик, удивительно спокойный для детдомовца. У него вчера пальчик застрял в изголовье кровати, защемило, так он не плакал, хотя может и плакал поначалу, да мы не слышали… Я ему пальчик освободила, а он даже не пикнул, а пальчик-то был уже синий.
И опять у Андрея перехватило дыхание от жалости, но уже к конкретному человечку. А если бы пальчик защемил его сын? Не трудно представить, как вся семья бросилась бы на помощь, а потом дружно дула на этот пальчик и успокаивала ребёнка. А у этого малыша нет опоры, нет защиты, нет надёжного плеча, которое бы заслонило его от всех невзгод даже ценой собственной жизни. Ещё такой маленький и беззащитный, ещё ничего не понимающий, он уже один.
И в ту ночь Андрей, проснувшись от кошмара и стоя у окна, вновь и вновь вспоминал все детали их встречи, и удивлялся тому, до чего же в этой жизни всё бывает промыслительно. Он вспоминал это так, словно вёл с кем-то диалог. Он рассказывал собеседнику:
«Мы славно погуляли. Малыши заигрались и лепетали между собой на понятном только им языке, и иногда мой сын, найдя в снегу интересную палочку или былинку, бежал неуклюже ко мне, чтобы показать находку, он был таким счастливым, таким беззаботным и доверчивым, и Костя тоже бежал ко мне, и восхищённо рассказывал об увиденной на дереве птичке, и этот его детский, чистый взгляд, такой же доверчивый, как и у моего сына, переворачивал во мне душу так сильно, что, казалось, внутри меня что-то рвалось, и кровоточило, и не желало срастаться назад.
— Пицка! Пицка! — показывал Костя варежкой в сторону дерева.
— Птичка? А какая она цветом?
— Ээээммм…
— Что ж, давайте вместе посмотрим!
На ветке рябины сидел снегирь. Что он там делал? Я всегда думал, что снегири обитают в городе только пока лютует зима. Но снегирь сидел и настороженно смотрел на нас, видимо, он хотел разживиться остатками мороженных ягод рябины, а мы нарушили его планы. Я взял Костю на руки и поднял повыше, чтобы мальчик смог лучше рассмотреть птичку. Костя восхищённо ахнул — кто знает, было ли это из-за птички или ребёнку было настолько приятно моё внимание? Не без эгоизма мне хотелось думать, что всё-таки второе.
Художник Сальникова Елена
— Видишь, у него грудка красная, значит, это снегирь. Скажи: «сне-гирь».
— Се-гиль! — повторил Костя.
— Папа, я тозе хоцю! — потребовал Миша.
Я поднял и его, но снегирь в этот момент решил, что с него довольно, и улетел.
Таким образом мы прогуляли вместе три дня. Костя запомнил меня и радостно встречал, сам залазил на руки и обнимал за шею, проворно подставлял ножку, что я натянул на неё сапожек. Я всё время думал, глядя на детей, что всех нас скоро выпишут и мы с Мишей вернёмся домой, в то место, где у него есть мама и сестра, где его будут бесконечно ласкать и окружать заботой, где у него есть своя комната, свои игрушки, своей маленький оазис спокойствия и мира, где он нужен, любим и обожаем, а Костя вернётся в детский дом и ни одна нянечка не обрадуется его возвращению, не возьмёт на руки, не покружит, и он не получит ни любви, ни защиты, ни душевного тепла, ничего из того, что даёт пищу для духовного удовольствия, он получит только ограниченную законами заботу. Костю никто не ждёт, он никому конкретно не нужен, хотя он ничем не хуже Миши — ни внешностью, ни способностью соображать, он точно такой же ребёнок. А всем детям нужна любовь.
Я не мог отделаться от мыслей о Костике. Лежал вечерами в палате с сыном и думал о том, что Костик лежит в палате напротив совсем один, такой маленький, не умеющий себя обслужить, и словно что-то извне нашёптывало мне мысли, словно ангелы наталкивали меня на них: «спаси его, возьми к себе, усынови, подари ему дом и семью»…
На четвёртый день я сказал медсёстрам:
— Извините, но Костика я больше не могу брать с нами на прогулки. Поймите, нас и так в семье четверо, а сейчас такая жизнь, такие годы катятся, что не знаешь, что будет завтра. Боюсь, если продолжу с ним гулять, то выпишусь с двумя детками, а я не уверен, что потяну…
Нас выписали через два дня. Костика за это время я видел лишь мельком и если кто-то плакал в палате отказников, я был уверен, что это Костя плачет обо мне, зовёт меня. Следующие пять лет не проходило и дня, чтобы я не вспоминал о Косте.
Миши не стало в семь лет — острый менингит. Не знаю как нам с женой удалось не рехнуться. Мне казалось, что это Божий промысел — что усынови я тогда Костю, ничего бы не случилось. Тогда я поддался своему эгоизму и расчётливости и обрёк мальчика на жизнь в детском доме. Я рванул за Костиком в тот детский дом недалеко от больницы и по дороге как никогда горячо молил Бога о помощи и прощении, но увы…. Костика уже давно усыновили добрые люди. Так я его больше никогда и не увидел.
Всё в жизни так промыслительно!.. Со дня нашей последней встречи прошло семнадцать лет, а я всё думаю о нём, и сердце болит о сыне, и Костик не прекращает мне сниться.»
Андрей отошёл от окна. Чай успел остыть, сделался тёплым. Андрей вынул одноразовый пакетик, выжал его и выпил залпом свой ромашковый чай. Затем он вернулся в постель и лёг рядом с женой. Сон к нему так и не пришёл.
Все права на текст данного произведения защищены международным авторским правом. Любое копирование запрещено и подлежит преследованию в соответствии с действующим законодательством.