– Ангелина Игнатьевна, Ангелина Игнатьевна!
По длинному коридору родильного дома быстро, как могла, шла женщина в халате, держась за живот.
– Да, слушаю Вас, – Ангелина остановилась, никак не могла вспомнить имя недавно оперированной пациентки. Вероятно, у нее жалобы.
То ли дождливое время года навевало тоску, то ли нездоровилось, то ли работа превратилась в рутину, какой бы она ни была, но по прошествии определенного времени она тоже становится будничной рутиной. Сейчас Ангелине вообще ничего не хотелось, вопросы пациентов тяготили.
– Ангелина Игнатьевна, мы вот думаем – может к Светочке психиатра позвать, а?
– А в чем дело? Он же консультировал её.
Она сразу поняла о ком идёт речь. Светлана Сурина недавно поступила к ним на седьмом месяце беременности с болями, угрозой выкидыша, испугала всех, потому что упала в коридоре и долго не приходила в сознание.
Почти сразу оказалась она на операционном столе, выяснилось, что у нее больные почки, да и беременность была сложной, под наблюдением врачей. Здесь она оказалась случайно. И, как это бывает, между жизнью ребенка и матери, выбрали – жизнь матери. Ее девочку спасти не удалось.
Да и самой Светлане предстоял ещё долгий курс лечения, и теперь материнство для неё было исключено.
– А в чем дело? Психиатр же консультировал её.
– Так она вяжет и вяжет эти пинетки. Раздаривает. Чего-то не то с ней.
– Вообще-то, у нас нельзя вязать. Я говорила, – Ангелине так надоело говорить одно и то же, пациенты часто все равно делали по-своему, – Но…если ей так легче перенести потерю ребенка, почему бы и нет. Вы ведь понимаете…
– Не-не, это я понимаю. Мы все понимаем. Но сегодня к ней Катя подходит, говорит: «Эти маленькие слишком. Кукольные что ли?». А она в ответ – «Нет, это для моей дочки.»
Пациентка хлопала глазами, ждала реакции доктора.
– Ясно. Я услышала Вас. Спасибо! Я сначала сама с ней поговорю, а потом уж, конечно, повторно проконсультирует и психиатр.
После утренней пятиминутки Ангелина встретила Веру. Вера – неонатолог, наблюдает и лечит новорожденных. Они были давними подругами.
– Чего такая? – Ангелине не понравилась Вера. Всегда позитивная, а тут – хмурится. Видно, на всех влияет этот дождь.
– Да, заведующая…. – Вера махнула рукой, – Да и … те ещё сутки. Девочка у меня сложная, недоношенная. И уже, считай, отказались от нее.
– Сбежала мамашка?
– Неет. Совсем и не сбежала, – Вера цокнула языком, – К вам в патологию скоро спустят, в отдельную палату. Вполне благополучная семья, знаешь. Я б сказала, даже слишком благополучная. Отец её уже заведующую на уши поставил, а она – меня.
– Ясно…Значит, теперь и нам ждать счастья.
– Не знаю, – Вера устало вздохнула, – До чего ж люди оскотинились. Чуть проблема у ребенка – уже и не нужен.
– А чего там?
– Ну, недоношенная, с букетиком проблем. Не факт ещё, что вытянем, – Вера устало вздохнула, – А им Такая не нужна.
Сказала она это выразительно, с акцентом на слово «такая».
– Я, понимаешь ли, пыталась с матерью поговорить, а на меня таких собак спустили. У неё потом истерика, заламывание рук, обморок. Не имела права я…
– Вечно тебя несёт. Жалость твоя тебя и подводит, Верочка.
– А как их не жалеть-то. Я ее вытягиваю, спасаю, всю ночь возле нее проторчала, ох, там… Гель, слабенькая … А утром выясняю, что не для кого спасать, отказались от нее уже. И намекают, что отказываются от реанимации. Мол, если помрёт, то будет им даже спокойнее. Но не на ту напали. Сволочи, Гель…, – Вера сказала это абсолютно беззлобно, устало, развалившись в кресле и, чуть погодя, добавила, – А может и правда не выживет…сердечко слабенькое.
– Так они написали отказ от реанимации?
Вера махнула рукой.
– Да, даже если б написали … Ты ж наше законодательство знаешь. Но они и не написали, они отказ от ребенка собираются написать. Поэтому не им теперь мне указывать.
Рабочий день покатил. Обход, назначения, процедуры… А вскоре пришлось принимать пациентку в отдельной палате. Ту самую, которая отказалась.
Ангелина с медсестрой зашли в палату. Пациентка лежала на боку, разговаривала по телефону. Подняла левую руку, погрозила им пальчиком. Мол, подождите, не до вас ещё.
Врач с медсестрой ждали.
– Прикинь, а он мне говорит, что я должна была предупредить заранее, что меня на скорой увезут. Ну, не придурок! …Ох, да-да, Анжел, ребенка, конечно, жаль… я так ждала эту девочку. Скорей бы домой, тут такой клоповник, – она театрально всхлипнула, попрощалась с подругой, посмотрела на стоящих, – Вы кто?
– Здравствуйте, Карина Павловна, я Ваш лечащий врач – Ангелина Игнатьевна Порфирьева.
– Нет-нет! Вы не мой врач. Меня будет вести профессор Ильин. Это ошибка.
Холёные ногти выстукивали нечто ритмичное, словно стремились продырявить чехол телефона. Холодные глаза смотрели сквозь собеседниц.
– Карина Павловна, пока мне никто не сообщал об этом. Вас перевели в наше отделение, и я дежурный…
– Значит, сообщат. Скоро сообщат. У меня будет свой врач, и думаю, что я тут у вас не надолго. Так что… А! Пусть мне пришлют санитарку. Надо помыть душевую вот с этим средством.
– И что это за средство? – спросила медсестра Ириша.
– Это антисептик. Он из Бельгии. У вас тут таких точно нет.
– Я уточню информацию о Вашем лечении, – сказала Ангелина, но девушка уже улыбалась, глядя в телефон. Она уже не слушала врача.
Ангелина направилась к заведующей. Та начала звонить кому-то, уточнять. Ох! Ангелина показала ей знаками, что уходит. Куча дел. Нужно было поговорить с пациенткой наедине – с Суриной, которая вяжет пинетки. Она пригласила её в кабинет.
Светлана тихо стукнула в дверь, тихо вошла, присела на краешек кушетки. Приятная, миловидная, женственная, длинная шея, на плечах вязаная шаль. Какая-то совсем неврачебная жалость промелькнула в сознании: как жаль, что эта женщина не сможет стать матерью.
– Как чувствуете себя, Светлана …, – Ангелина замешкалась, задвигала бумаги на столе. Вот вечно она так…имена и отчества запоминает плохо.
– Что Вы, что Вы… Просто – Светлана, – пациентка подалась к ней, – Хорошо, хорошо себя чувствую. Я бы себя уже выписала, – улыбнулась.
«Господи, как же приятно вот с такими,»– подумала Ангелина.
– Нет, чуток ещё понаблюдаем Вас. Говорят, Вы вяжете. Я уже видела Вашу работу. У нескольких беременных в третьем отделении пинетки Ваши. Милота!
– А у Вас нет малышей? Может у знакомых? Хотите, и Вам свяжу. Я быстро. Муж пряжу мне передал. Это он так успокоить меня хочет, знает же, что люблю…, – затараторила.
– Не-ет. Подросли мои уже, – Ангелина улыбалась во весь рот. Почему-то поднялось настроение.
Но вспомнив цель беседы, улыбку сбросила.
– Света, Вам тяжело морально? У нас замечательный психиатр. Может стоит ещё с ним побеседовать, ведь Вы потеряли ребенка, а это нелегко, – Ангелина провоцировала, ждала реакцию.
Но реакция оказалась вполне нормальной. Глаза Светланы наполнились слезами, она наклонила низко голову, вытерла набежавшие слёзы. А потом спокойно и открыто посмотрела на врача
– Да, тяжело. Так тяжело. Особенно ночью. Но не тревожьтесь обо мне, я справлюсь.
– Я очень надеюсь. Лечитесь пока, и время будет лечить. Захотите детей, способы найдутся, не сомневайтесь. Только вот спрошу – что это за пинетки Вы там маленькие связали? Ваши соседки по палате сказали, что будто бы для дочки. Они волнуются за Вас.
– А! Это … Да, для дочки. Когда-нибудь у меня будет вот такая маленькая дочка. Я в это верю.
Ничего, говорящего о том, что этой женщине требуется встреча с психиатром, Ангелина не увидела. Но все же назначила дополнительную консультацию, скорее – для самоуспокоения. Психиатр вынес тот же вердикт – все нормально, в норме для женщины, потерявшей ребенка.
В отдельную палату к больной все же идти в тот день пришлось. Заведующая сказала, что профессор будет только завтра.
– Вы меня разбудили! – сердито проворчала Карина.
Но осмотр все же произвели, назначение было сделано. В этой палате даже работалось иначе, рутинно… Пациентка исполняла, что велено с нарочитым равнодушием.
– Роды были преждевременны, плод маленький, повреждений нет. Так что не вижу смысла держать Вас долго в больнице.
– Мы разберемся с профессором, – это было подчеркнуто, – Мне сказали Вы лишь на сегодня.
– Да, но сегодня я за Вас отвечаю.
– Естественно. И это… Сейчас мне привезут ноут со столиком, у вас тут есть вай-фай?
– Вроде есть, но он для избранных, – даже Ангелина не знала пароль.
– Скажу папе, у меня – будет.
И тут Ангелина решила немного забыть о врачебной этике. В конце концов ей никто не доложил о судьбе ребенка. Никто, кроме Веры, и то совершенно случайно. Ангелина могла и не знать, что эта красотка оставляет ребенка в роддоме.
– Уколы для сворачивания грудного вскармливания назначены, они хорошие. Грудь в норме. Но молоко у Вас есть, и его можно сцеживать ребенку. Ведь он живой? Или я ошибаюсь, простите…
Холодные глаза заметали искры, казалось, что пациентка сейчас вскочит с постели, порвет их с медсестрой в клочья. Но она лишь прошипела:
– Плод умер…
– Ясно, – равнодушно и холодно ответила Ангелина, – Соболезную. Выздоравливайте.
Ириша быстро собрала медикаменты, они ретировались.
– Ангелина Игнатьевна, чего она врет-то! Ее ребенок живой же ещё. И она это знает.
– Да, Ир. Оттого и врёт, что стыдится. Я нарочно и спросила, хоть и жалею теперь.
– Сучка! Ой, простите! Не понимаю таких! Все же у них есть…
– Все, да не все…Главного нет, Ириш. Сердца…
А на душе какая-то пакость. И дождь за окном, погода мерзкая. Как же хочется «закопаться» под одеяло с головой, и, чтоб никто не трогал. Работа не шла, раздражали мелочи, раздражали документы, пациенты. Навалились какие-то не относящиеся к врачебным делам проблемы.
И через несколько часов ноги сами привели Ангелину в общую палату. Захотелось вот так просто посидеть с выздоравливающими. Она села на краешек постели одной из женщин. Говорили, конечно, о их жалобах, проблемах, ходе лечения.
Светлана вязала, клубки катались по белому пододеяльнику. Ангелина смотрела на них, и становилось как-то уютно и тепло от этого их мельтешения. Вспомнилась бабушка, деревня, тихие вечера, пушистая кошка, и так захотелось туда, в детство.
– Ангелина Игнатьевна, а чего, правда в родилке отказная девочка? – Светлана прекратила вязать, смотрела на врача, вытянув лебединую свою шею.
– Правда.
– А мы знаем, что в отдельной палате мамаша эта, – призналась одна из женщин, – Лечишься – лечишься, чтоб этого ребенка заиметь, а тут… Я столько прошла!
– Ну, говорить о пациентах врач права не имеет, девочки, поэтому – промолчу. Но так душевно тут посидела с вами, спасибо. Пойду, – Ангелина хлопнула по коленям, поднялась.
И тут Светлана встала с постели, быстро подошла, протянула ей белые совсем кукольные пинеточки.
– Вот. Возьмите для малышки. Это хлопок. Ей в самый раз будут, я знаю.
– Ну, что Вы, Свет! Она же кроха, в инкубаторе, а там влажность. Кожица ещё нежная. Рано ей ещё пинетки, я думаю.
– А Вы возьмите, передайте. Пусть там и решат.
И Ангелина взяла. Сначала поставила их перед собой на стол, а потом решительно направилась к Вере.
– А чего! Давай. Простерилизуем только.
– Верка, чего-то плохо мне сегодня. Погода что ли… Покажи девочку.
– Пошли…
Ангелина долго стояла над инкубатором. Меж бровей нарисовалась складка. Темно-красненькая кроха, крупноголовая и морщинистая, покрытая густым пушком на лице, вся обклеенная специальным пластырем, в трубочках и аппаратах.
Где там теплится жизнь в этом крохотном тельце? Как может биться сердечко?
Ангелина – врач-гинеколог, но смотрела на девочку с болью. Она знала, что подруга её творит чудеса по выхаживанию недоношенных детей, но сейчас и она засомневалась. Это ж … Это чудо будет, если девочка выживет.
– Ээ, подруга, да тебе и правда нехорошо. Чего это ты? – Вера увидела слезу на глазах Ангелины.
– Да говорю же. Депресняк какой-то, Вер. Вишь, нервишки шалят.
– А дома всё нормально?
– Вот именно, что все нормально. Ленка – в садике, мать заберёт, Боря – в школе. И у Саши все хорошо, повысили. А я и дома ворчу на всех. Сашка вчера распсиховался даже, и все из-за меня.
– Пошли, уколю.
– Да не надо. Я сама, если что.
На следующий день, уже после обхода, Ангелина быстро шла по коридору, а навстречу Сурина, обе слегка улыбнулись друг другу, прошли мимо, Ангелина замедлила шаг, обе остановились, оглянулись друг на друга, обе медленно пошли навстречу.
– Подошли?
– Не знаю. Стерилизовались же ещё их надо.
– Посмотреть бы на нее.
– Пошли!
Вера бурчала, погнала обеих. Потом окликнула, велела придти попозже. Они шли с лестницы и улыбались.
– Ты рехнулась, мать? – тут же позвонила ей Вера.
– А чего… Это же спасение двоих, а может и троих. У неё муж ещё переживает.
– Так давай всех позовем, интересно же, – это был сарказм.
– Вер, ну не сердись. Такая женщина славная, а если и правда сложится?
– Каким образом, Гель? Ты ж знаешь наши законы.
Ангелина вздохнула.
– А так бы было хорошо…
– Ладно, приходите в шесть.
И они пришли. Ангелина смотрела на девочку со страхом за нее, а Светлана… Светлана растворилась в ребенке, она поднимала счастливые глаза на них, потом смотрела на девочку, поворачивая голову то так, то эдак, а потом и вовсе замерла, как будто поймала что-то, соединилась с ней сердечными струнами.
– А можно, – прошептала и показала на дверцу инкубатора.
Ангелина была уверена – нельзя. А Вера вдруг приоткрыла инкубатор. Светлана завела туда руки в тонких перчатках и слегка подсунула их под девочку, как бы придерживая ее. И тут девочка потянулась ручками и ножками, зашевелила белыми пинетками, положила ручку на ладонь Светланы. А та осторожно, большим пальцем трогала ее, поглаживая.
А дальше? А дальше у Ангелины прошла депрессия. Она начала воевать. Потому что Светлана воевать не умела, она была мягка и ещё не совсем здорова.
Ангелина сама удивлялась – зачем ей это? Светлана ей никто. Просто несчастная пациентка, коих у неё было уже множество. Да и отказные дети не раз были у них в родилке. Чего вдруг она засуетилась?
Но проблема была в том, что это ей тоже было зачем-то нужно. Как будто от этого зависела и ее жизнь.
Ей посоветовали – если биологические родители укажут желаемых усыновителей, дело пойдет быстрее. Она поговорила с профессором Ильиным, который уже вел Карину, но он всполошился:
– Что Вы, что Вы, матушка! Для моей пациентки ребенок уже умер, и никаких разговоров о нем она не потерпит. Вы же видели ее. Поняли, что за особа. А вот с папенькой её поговорите.
– Да он же не имеет никакого юридического отношения к ребенку.
– А Вы поговорите, – он полез в карман, – Он имеет большие связи в высоких структурах, и зять с дочкой сделают все, что он скажет. Вот Вам его визитка.
Выдохнула, набрала номер, и, о чудо, договорилась о встрече в кафе.
Представительный красивый ещё мужчина с довольно густыми для его возраста седыми волосами мрачно окинул взглядом окаменевшую Ангелину. Чего хочет сказать ему эта молодая врачиха?
А когда услышал, выдохнул:
– Что? Так сказали же, что девочка – либо умрет, либо – инвалид.
– Кто Вам сказал? Проблем много у девочки. Она недоношенная. Но поймите, в заботливых руках у неё всё может наладится, и она будет вполне здоровым ребенком. Если Вы, то есть Ваша дочь передумает ребенка оставлять, считайте, что этого разговора не было. Но если все же… А я уверена в Суриных, понимаете. Они светлые люди, клянусь. Заботиться будут, как о своей, а вернее, больше, чем о своей.
Ангелине все казалось, что он сейчас встанет и уйдет, так сурово смотрел он на неё из-под бровей. Но он позвал официанта, и даже спросил, что она желает, она заказала кофе, а он – зелёный чай.
Потом он долго молчал, казалось, ждёт заказ. Ангелина молчала тоже. Уговаривать – бессмысленно и глупо. Он сам должен все взвесить.
Заказ принесли, опять молча пили. Ну, а потом он произнес.
– Я позвоню вам, давайте телефон. А Вы можете мне скинуть фото внучки?
– Боюсь, оно Вас не порадует.
– Да? И все же киньте. О решении сообщу.
Вера сфотографировала девочку и в этот же день фото было у её деда.
Муж Светланы, Максим, звонил по несколько раз, интересовался – ну как? Он тоже уже мечтал о девочке. Светлана не надоедала, они с Ангелиной понимали друг друга взглядами.
Прошло три дня, звонка так и не было. Ангелина сто раз собиралась позвонить, но все не решалась. И тут звонок от Максима:
– Ангелина Игнатьевна! Мне принесли бумаги.
– Какие бумаги? – она не ожидала, она ждала звонка.
– Они разрешают нам со Светой взять девочку, отказываются от неё и указывают …тут все наши данные, Ангелина! Тут даже…
И он перечислял бумаги. Дед девочки постарался на славу. Практически – ребенок был уже удочерен Светланой и Максимом, осталась малость.
А позже позвонил дед и ей.
– Ангелина Игнатьевна! Условие есть у меня. Мы сказали дочери и зятю, что ребенок умер. Я врать Вас не прошу. Просто прошу ничего не говорить дочери. Я могу на Вас рассчитывать?
– Я не скажу, но другие…
– Она завтра улетает в другую страну, другие там отсутствуют… Поймите, я хочу счастья дочери.
– Счастья? Да, конечно… И спасибо Вам!
В дежурство Ангелина заглянула в общую палату. Светлана сидела на койке, наклонившись. Ангелина потихоньку зашла. Светлана сцеживалась.
– Вы чего это не спите? – села рядом с ней Ангелина.
– Да вот. Есть у меня молоко, понимаете. А Вера Сергеевна сказала, если будет, можно Зоеньке давать будет попозже. У неё все хорошо, знаете?
– Зоеньке? Здорово … Так ведь Вы таблетки пили, кололи Вас, разве молоко не ушло?
– Я тоже думала, что ушло, а оно появилось опять, чуть и поднажала-то.
– Ох, Света! – Ангелина покачала головой, – Завтра к мамологу пойдете на консультацию.
– Хорошо, только я сцеживаться не перестану, так ему и скажу. У меня же Зоенька недоношенная …, – так мягко, так трогательно, с такой душою сказано.
Ангелина ехала с дежурства. Домой так тянуло. Но как же прекрасен этот дождь! Дождевые капли, как слёзы ангелов смывают с нас наши грехи.
И на душе – предчувствие счастья.