О том, что ее похитили в детстве, Лика узнала случайно. Была суббота, мама, как обычно, ушла на подработку, она вечно устраивалась на три, а то и четыре работы, чтобы у Лики было все самое лучшее: лучшие учителя, лучшие шмотки, телефон последней модели. А Лике было нужно, чтобы мама была дома. Раньше, по крайней мере.
Она всегда завидовала подружкам на детской площадке, мамы которых активно включались в их детскую деятельность: раскачивали качели, ловили с крутых горок, играли в прятки или просто вели непринуждённые беседы о разных глупостях.
Мама такой никогда не была. Лику она не отпускала ни на шаг, иногда Лике даже казалось, что у мамы на лбу есть невидимый третий глаз, потому что стоило Лике пересечь невидимую черту или просто скрыться от маминого наблюдения в деревянном домике за песочницей, как та тут же коршуном вскакивала со скамейки и протяжно кричала:
— Лика! А ну, иди сюда!
После чего опять утыкалась в свои бумажки.
Мама не была особо умной, это Лика поняла уже в классе в пятом, когда мама не смогла проверять ее математику. Поэтому и работы у мамы были соответствующие: то она заполняла вопросники, выдумывая несуществующих любителей майонеза и шоколадок, то разносила газеты с рекламными объявлениями, а чаще всего мыла полы в самых разных организациях, от спортивного зала до юридической фирмы. Лику она таскала с собой, сажала на стул и заставляла читать книжки.
Сейчас можно было бы перейти на работу в интернете, сидеть в телефоне или ноутбуке, но мама с трудом осваивала новые гаджеты, поэтому по старинке мыла пол, разносила газеты и все прочее. Последние несколько лет они уже никуда не переезжали и можно было бы найти нормальную работу, Лика ей про это говорила, но мама только отмахивалась.
Переезжали они часто – из одной съемной квартиры в другую, из одного городка в другой. Маленькую Лику это не удивляла, а большая уже привыкла, и только когда появились подружки, она стала возражать переездам, похожим на внезапные бегства, шантажируя маму, что бросит играть на скрипке, если они снова переедут.
Скрипка – это была мамина мечта. Она так и говорила: я всю жизнь мечтала быть скрипачкой.
— А стала поломойкой, — грубила ей теперь Лика, когда их отношения вконец испортились.
Мать в ответ кричала, что все это – ради нее, и что Лика – неблагодарная дочь, от которой минимальной помощи не дождешься: ни пол не помоет, не поесть не приготовит, а ведь большая уже.
— Мне надо беречь руки, — фыркала Лика. – Ты же хочешь, чтобы я была скрипачкой.
Правда, на скрипке Лика давно уже не играла. Как и не красила волосы в желтоватый блондинистый цвет, в который мама красила ее всю жизнь. Какие-то еще мамы красят волосы трехлетней девочке и стрижет ее под мальчика? Почему Лика раньше об этом не задумывалась?
Лика сидела в кресле, листала приложения в телефоне, включив на фоне телевизор. Она всегда включала на фоне телевизор, дурацкая привычка, от которой сложно избавиться. Шла передача про похищенных детей, которых так и не нашли. В гостях у ведущего было несколько человек: старушка в пуховой кофте и трясущимся подбородком, высокий мужик в очках и фетровой шляпе, под которой, очевидно, скрывал свою лысину, бесцветная женщина неопределенного возраста, которую Лика плохо запомнила, и она – красивая брюнетка с ярко очерченными губами в коротком платье цвета металлик. Именно она рассказывала свою историю, когда Лика переключила канал.
Что говорила женщина, Лика не особо запомнила – что-то про прогулку, как ее отвлек сын, который побежал за мячом, как потом она час бегала по парку и искала дочь. Сложно было представить эту расфуфыренную даму, бегающую по парку, но, наверное, тогда она была другой. Внизу на экране была приписка: Ева Корнеева, блогер. Лика машинально вбила это имя в гугл и тут же попала на ее страничку, которая вся была про поиск похищенной дочери. «Мы тебя ждем», «Отзовись, где бы ты ни была», «Нас двое, а могло быть четверо…».
Полистав посты, Лика узнала, что муж этой Евы умер три года назад, и примерно в это же время она завела аккаунт, чтобы найти свою дочь. Может, пыталась так отвлечься от грустных мыслей: про мужа Ева писала очень тепло, а на фотографиях они смотрелись идеальной парой. А, может, муж не разрешал ей вываливать подробности жизни в сеть, как и сын Евы, который на всех фотографиях закрывал лицо рукой. На руке у него была яркая татуировка с героями мультфильма «Гравити Фолз».
— Это последняя фотография Кристины, — произнесла Ева, и голос ее звенел от слез. – Я сама сшила ей это платье на день рождения, я же модельер, мы ничего ей не покупали, я все шила сама.
Лика подняла голову и почувствовала, как все внутри похолодело. Она знала это платье. Ей оно снилось, она помнила, как маленькой изучала его подол, считая, кого больше – кошечек или собачек. А еще ей было знакомо это имя – Кри-сти-на. Она всегда вздрагивала, когда его слышала.
Лика убрала телефон и прибавила звук. А дослушав передачу до конца, она снова открыла страницу Евы Корнеевой и изучила каждый ее пост.
Девочка на фотографиях была точно она, Лика поняла это сразу, хотя у нее не было ни одной детской фотографии. Она как-то спросила у мамы, почему, но та отмахнулась и сказала: не было фотоаппарата. Но были школьные фотографии – из первого класса и из третьего. Лика выдвинула ящик и принялась рыться в нем – фотографии точно были, она помнила. Но в ящике их не оказалось. Не оказалось и в коробке с документами и гарантийными талонами на технику. Лика уже начала психовать, а потом вспомнила про книги: мама прятала заначки там. И принялась скидывать их со стеллажа, пролистывая одну за другой.
Фотокарточки были там, вложенные в «Преступлении и наказание». Лика на стульчике в первом классе, третья слева, в третьем на школьном крыльце рядом с учительницей. Даже беглого взгляда хватило для того, чтобы понять – одно лицо с девочкой в дизайнерском платье.
Руки у Лики тряслись, сердце колотилось так, что было больно дышать, в ушах шумело. Неужели это правда? Ее похитили? Но зачем? Мама (нет, получается, не мама!) украла ее? Почему? Не могла сама родить ребенка?
Вопросы роились в голове таким бесконечным потоком, что Лику затошнило. Ответов она не находила, но поверила сразу – она всегда знала, что что-то не так. Зачем они так часто переезжают? Зачем мама обесцвечивала ее темные волосы, делая похожими на свои? Почему нет никаких фотографий, никаких родственников и друзей? Лика отмахивалась всегда от этих вопросов, ее интересовала только музыка, по крайней мере, до тех пор, пока Вадик не ушел от нее к Ирке.
Когда Лике исполнилось двенадцать и, несмотря на постоянные переезды, она стала выигрывать музыкальные конкурсы, мама смирилась с тем, что придется где-нибудь остановиться. Там Лика и подружилась с Иркой, которая слушала рок и красила ногти черным лаком. Они были настолько непохожими, что подружились сразу и навсегда. Ирка ждала ее после музыкальной школы, и они вместе шли гулять в парк, быстро решая домашку на скамейке или присаживаясь за синий пластиковый стол в уличном кафе. Иногда шли домой к Лике, мама все равно постоянно была на работе. Тогда они ели чипсы, включая клипы и танцуя под них прямо на диване. Мама приходила серая, с тусклыми глазами, ругалась за грязь в комнате и шла жарить котлеты. Мама обожала эти дурацкие котлеты, а еще пюре из картофеля. Скрипачкой она хотела стать – да разве скрипачки едят картошку с котлетами?
Вадик учился классом старше – Лика и Ирка в девятом, он в десятом. Лика часто играла на школьных праздниках, и на школьном Новом году он подошел к ней и заговорил сначала про музыку, потом про саму Лику. После каникул несколько раз проводил ее до дома, даже встречал после музыкалки вместе с Иркой, и сначала они отводили до дома Ирку, потом шли к ее подъезду. В один из вечеров Вадик ее поцеловал. И они стали встречаться.
Ирка на нее обижалась – то ли в шутку, то ли всерьез. И, наверное, завидовала – это она была в их паре развязной девчонкой, а не Лика, и должна была первой завести мальчика. Но получилось все иначе, к тому же это у Лики была свободная квартира, в которую можно было смело приводить кого угодной, мама все равно возвращалась поздно, а у Ирки две младшие сёстры и бабушка. Лика втайне завидовала подруге и ее большой семье, но вслух никогда об этом не говорила. А Ирка говорила – ей тоже хотелось айфон последней модели и эпл вотч, и еще много чего, что было у Лики. Поэтому она и увела у нее Вадика. Или Вадик устал, что у Лики постоянные конкурсы, репетиции и так далее. Или просто, как и бывает в фильмах и книгах, одержав одну победу, отправился за другой, Лика не знала. И не хотела знать. После девятого класса она пошла в колледж на учителя начальных классов, бросила скрипку и заблокировала Иркин номер телефона. Мама ругалась, конечно, даже плакала.
— Какие начальные классы! – кричала она. – У тебя талант, ты должна играть!
Муж этой Евы был скрипачом…
Лика накинулась на мать с порога, та даже туфли не успела снять.
— Моя мать – Ева Корнеева? – спросила она, впившись взглядом в глаза женщины, которую считала своей матерью, чтобы не упустить того момента, когда в них промелькнет правда.
По тому, как расширились зрачки и побледнело и без того бескровное лицо, Лика поняла, что всё правда.
— Что за чушь, — выдавила мать. – Ты напилась, что ли? Этому тебя в твоем колледже учат?
Первый курс Лика закончила на одни пятерки, но мать все равно каждый день говорила, что это блажь, и нужно поступать в музыкальное училище.
— Ну почему же чушь, — засмеялась Лика чужим, неестественным смехом. – Ее муж был скрипачом. Ты ведь поэтому решила отдать меня скрипку, так?
Мать опустилась на колени и закрыла лицо руками. По вздрагивающим плечам Лика поняла, что та плачет.
— Зачем ты украла меня? – закричала Лика. – Это же бесчеловечно!
Мать что-то ответила, Лика не разобрала.
— Что?
Та, наконец, убрала руки от лица и прошептала:
— Ты моя дочь, они тебя у меня забрали, понимаешь, ты моя дочь…
Лика не понимала. Очевидно, эта женщина давно была не в себе. Как Лика раньше этого не замечала?
— Ты меня украла.
Это был уже не вопрос. Утверждение.
— Да, — согласилась мать. – Но сначала они украли тебя.
Лика ей не верила. Не хотела верить. Да очевидно же, что она больше похожа на ту красивую женщину, модельера и блогера – у них обеих темные волосы, и носы похожи. А еще Лика неплохо играет на скрипке. Играла. А мать ни в одну ноту не может попасть, Лика всегда бесилась, если мать начинала петь.
Лика попыталась вытащить из нее правду, но мать принялась рыдать, мотала головой, что-то хрипела. Было противно на это смотреть. Лика ушла в свою комнату, надела наушники и врубила концерт для скрипки с оркестром. Ее отец гордился бы ею. Если бы дожил.
Было понятно, что правды от похитительницы Лика не узнает. Наутро она вообще отказалась говорить с Ликой, сказав, что та все выдумала. И Лика решила, что нужно ехать и говорить с Евой Корнеевой, благо, что в ее блоге был город, места, где она часто бывает, да и вообще можно было написать ей самой. Но Лика не хотела писать, она хотела увидеть глаза. Или даже снять встречу на видео, чтобы Ева выложила это потом в сеть. Просмотров будет – закачаешься. Ирка от зависти умрет.
Несмотря на то, что у Лики было все, что она могла только пожелать, денег у нее особо не водилось – мама все боялась, что она свернет на кривую дорожку, особенно «в этом твоем колледже», словно учителя начальных классов были самыми опасными людьми в мире. Но пока Лика искала фотографии, она нашла несколько заначек, так что на билет должно было хватить.
Ехать предстояло далеко, теперь понятно, почему мама (она никак не могла избавиться от привычки называть ее именно так, хотя, по сути, они были чужие люди друг другу) исколесила так много городов, но никогда не перебиралась за Урал – видимо, боялась засветиться там.
Она написала маме записку: можно было бы просто уехать, но вдруг мама обратится в полицию, с нее станется, Лике ведь еще нет восемнадцати. Хотя, что она им скажет? Я украла ребенка пятнадцать лет назад, а теперь она поехала знакомиться со своей матерью? Нет, ничего она не скажет. Но лучше все же предупредить.
«Уехала знакомиться с родственниками» вывела она на тетрадном листе, достала из шкафа свитер – судя по прогнозу погоды, там было несколько прохладнее, чем в их городе, и купила через интернет билет. В их постоянных перемещениях были плюсы: Лика знала, как покупать билеты и бронировать хостел. Вечером того же дня она улетела.
В хостеле было душно, от соседок пахло потом и тоской. Лика не спала, от волнения сердце билось, словно после двух уроков физкультуры. Как бы так сделать, чтобы встречу заснять на видео? Это ведь и правда будет эпично. Вот если бы она была не одна, а с Вадиком или Иркой… Нет, не нужно про них вспоминать.
Ничего так и не придумав, она пошла по тем местам, которые Ева отмечала как свои любимые – кафешка в центре города, фитнес-зал, книжный магазин. Почему-то она верила, что все должно случиться само собой, как в фильме.
Но ничего не случилось. Вечером Лика шаталась по центру, съев бургер и картошку с колой. Чувствовала она себя странно – несмотря на свитер, замерзла, люди казались странными, а в горле неприятно саднило. Денег осталось немного, и хотя она могла включить телефон и позвонить маме, этот вариант ее не устраивал.
На следующий день снова ничего не получилось. Она зашла с ноута в свой левый аккаунт, который специально создала на тот случай, если мама все же научилась пользоваться соцсетями, что вряд ли, и с него отследила страницу Евы. Прошлась по ее тегам, снова все обошла, даже спросила у официантки в кафе про «ту самую Еву». На нее посмотрели, как на дурочку. Хотя, собственно, она такой и была – как можно было поехать в чужой город без денег, не зная, куда идти… Оставался вариант написать Еве, но вдруг она ошибается? И какие у нее доказательства? Она ведь даже свою детскую фотографию забыла взять. И вообще, вдали от дома вся эта история стала казаться бредом.
Ничего не оставалось, кроме как купить обратный билет. И Лика купила. Все равно денег у нее было только на одну ночь в хостеле.
— Скучаешь, красивая?
Прямо на нее уставился бородатый парень в кожаной куртке.
Лика ничего не ответила.
— Оглохла, что ли? – повысил он голос.
— Дим, да не отстань ты от нее, – лениво произнес другой, в длинном светлом плаще. – Что тут, девчонок, что ли, мало.
— А я эту хочу, – произнес бородатый и потянул Лику за руку.
— Отпусти!
Лика надеялась, что ее голос прозвучал грозно, но на самом деле он прозвучал жалобно.
— Не трогай ее! – послышался третий голос, и все обернулись.
Несмотря на промозглую погоду, он был в футболке. Волосы кудрявые, собранные в хвост. И Лика сразу его узнала – по татуировке не руке.
— Данила, отвянь, – прогудел бородатый, но Лику отпустил.
— Ты оглох?
— Твоя, что ли?
— Моя.
— Как обычно…
Он сплюнул и отошел. В плаще пошел следом.
Лика поняла, что это ее шанс.
— Спасибо. Тебя Данила зовут?
— Ага. А ты чего тут одна сидишь? Ждешь кого?
— Да не. Я приехала из Ростова. Типа город посмотреть. Покажешь?
Парень, который, судя по всему, был ее братом, осмотрел ее с головы до ног и спросил.
— Ты сейчас серьезно, что ли?
— Что я из Ростова? Ну да, тебе паспорт показать?
— Не. Верю. Ты странная.
— Я еще на скрипке играю, – зачем-то сказала она.
Наверное, она ждала, что он скажет, что его отец тоже играл на скрипке. Но Данила сказал:
— Почему-то я так и понял.
— Что я играю на скрипке?
— Ага.
— Так покажешь город?
— Покажу.
Он оказался болтливым – без конца рассказывал ей то про одно здание, то про другое, городскими легендами делился и на ходу придумывал байки, она чувствовала по их нескладности, что это он для нее старается.
— Хочешь на крышу? – предложил Данила. – Только нужно будет через забор перелезть.
И они полезли через забор. Там их чуть не поймал сторож, который погнался за ними, громко ругаясь и угрожая спустить собак. Лике давно не было так страшно и так смешно. Они бежали быстро-быстро и держались за руки, но как только сторож отстал, Лика выдернула руку.
Они, и правда, забрались на крышу. Было страшно холодно, но Лика старалась не подавить вида. Они сидели совсем рядом, соприкасаясь плечами, и болтали о какой-то ерунде. Лика понимала, что время уходит, а она так ничего и не узнала.
— Скажи, а ты случайно не сын Евы Корнеевой? – решилась она.
Данила поморщился.
— Только не говори, что ты ее поклонница.
— Да нет. Просто спросила. Татуировка у тебя запоминающаяся.
— Говорил ей, чтобы удалила фотки…
— Вы не ладите?
В своем воображении Лика уже придумала, что Ева – идеальная мать.
— Нет.
— Это из-за сестры?
— Сестры?
— Ну, судя по всему, она ее активно разыскивает. Хотя, вряд ли можно найти ее через столько лет. Как ты думаешь…
— Да ты ничего не понимаешь! – перебил ее Данила. – Не нужна она ей, эта сестра. Ей деньги нужны.
— Деньги?
— Отчим все свои бабки ей оставил. Кристине. Да оба они знали, кто ее украл. И я знал.
Лика ожидала чего угодно, но только не этого. Какие деньги? Все знали?
— Не хочу просто, чтобы такая, как ты, верила в этот бред. Она моя мать, и я ее люблю. Да и не виновата она ни в чем. Это все он. Он назло так сделал. Потому что мама ее не любила. На дух не переносила. Да и кому понравится дочь любовницы? Я мелкий тогда был, ничего не понимал. Потом, по ругани их догадался. Они и не искали ее толком. А когда он умер, и мама оказалась без денег, пошла на это шоу, страницу завела. Ну а что делать? Она привыкла жить красиво.
— То есть твой отец…
— Отчим.
— Твой отчим оставил все деньги этой твоей сестре?
— Да не сестра она мне.
— Какая разница, — сказала Лика и почему-то подумала – разница есть.
— Короче. Давай закроем эту тему. Не читай всю эту слезливую муть, она просто хочет найти ее и как-нибудь обработать, чтобы получить хотя бы часть денег. Только ничего у нее не получится – прикинь, девчонка наверняка живет в бедности, а тут такое богатство? Да разве будет она с кем делиться!
— Почему сразу в бедности?
— Да она школьница еще. На три года меня младше. Прикинь, они только поженились, а он уже ребенка нагулял на стороне. Вообще, он не мог иметь детей, а тут такое. Он даже анализ специальный сделал. Видимо, сильно фертильная была та женщина.
Лике стало неприятно это слышать. Это ведь он про маму ее говорил – фертильная. И про деньги было неприятно. Мама всю жизнь только и делает, что пытается заработать эти злосчастные деньги. А зачем? Чтобы доказать этому скрипачу покойному, что она может обеспечить дочь не хуже него? Получается, что так. И если она сейчас скажет Даниле, что она – та девочка, он решит, что она тут из-за денег. Нет, она теперь не может ничего ему сказать.
— Выходит, что тебя лишили наследства, — попыталась пошутить она.
Он хохотнул.
— В точку. Мы с ним не очень дружили. Точнее, все время цапались. Он обожал всех строить – и меня, и мать. Гений недоделанный. Хватит уже про него, а? Расскажи лучше про себя.
Лика пожала плечами.
— Я не знаю, что рассказать. Ты уже все знаешь. Я из Ростова, раньше играла на скрипке. Учусь в колледже.
— В каком.
— В педагогическом.
— Любишь детей?
— Да не особо.
— А почему тогда педагогический? Раз ты играешь на скрипке, разве не в музыкальный колледж нужно было идти?
— Мне показалось, что ты не любишь скрипку.
— Да почему. Он хорошо играл. Отчим. А ты хорошо играешь?
Лика пожала плечами.
— Мама говорит, что хорошо.
— А какая она, твоя мама?
Лика задумалась.
— Она простая. Говорит, что думает. Очень много работает. Все время переживает из-за меня. Иногда мне кажется, что у нее вообще нет никакой жизни, кроме моей.
В горле запершило, и Лика замолчала. А Данила внезапно наклонился и чмокнул ее в щеку.
— Ты так хорошо про нее сказала. Сразу видно, что вы друг друга любите.
От смущения Лика не знала, что сказать. Повисло неловкое молчание.
— Давай завтра сходим в кино? – предложил вдруг Данила. – Ты вообще любишь кино? Я имею в виду не всю эту ерунду, которую обычно показывают, а нормальное кино. У нас есть один такой кинотеатр…
— Я завтра уезжаю, – напомнила Лика. – Я говорила.
В самолете она пыталась спать, но не получалось. Мысли путались. Ей хотелось увидеть маму, хотелось отмотать все назад и никогда не смотреть ту передачу. А потом она вспоминала Данила – его темные глаза, внутри которых она видела звезды, кривую усмешку, прядь волос, падающую на лоб.
«Не уезжай», – сказал он и взял ее за руку.
В этом месте ее рука до сих пор горела. А еще щека, до которой он дотронулся губами.
Ей хотелось одновременно плакать и смеяться.
На такси денег уже не осталось – пришлось ждать один автобус, потом другой. Телефон она так и не включила – боялась, что увидит сообщение от мамы, и это все испортит. Хотя, разве можно испортить все больше, чем есть?
По времени мама должна была быть на работе. Но как только Лика повернула ключ в дверях, она тут же распахнулась.
По дороге Лика представляла, как обнимет маму, как попросит у нее прощение, как скажет, что она все знает… Мама, конечно, заплачет, вцепится в нее, скажет, что любит ее и как она боялась, что Лика не вернется. Но мама не плакала и говорила ничего подобного. Она принялась кричать на Лику и даже замахнулась, чтобы ударить, но в последний момент опустила руку.
— Мама, я…
Но та уже отвернулась и закрылась в ванной.
Через десять минут она вышла – лицо в красных пятнах, но непроницаемое, волосы собраны, домашний халат сменили джинсы и свитер.
— Я на работу, – сухо произнесла она.
Лика ждала, что мама еще что-то скажет, но она даже не смотрела на нее. Глаза щипало. Лика понимала, что нужно что-то сказать, но что – она не знала.
Закрыв за мамой дверь, Лика встала перед зеркалом и долго в него смотрела, изучая по очереди свои глаза, подбородок, высокие скулы и нос с горбинкой. Почему она раньше не замечала, что радужка у нее такая же, как у мамы – зеленая в крапинку, а нижняя губа намного полнее верхней. Наверное, потому, что мама всегда ходила с короткой стрижкой, а у Лики волосы длинные.
Она взяла в руки ножницы и принялась резать. Получалось не очень: на пол падали темные пряди разной длины, ножницы скользили по гладким волосам, соскальзывали и резали криво. Но Лика не останавливалась – резала еще и еще, прихватывая торчащие пряди и вытирая тыльной стороной ладони слезы с лица. Тушь размазалась, но Лике было все равно.
Она включила телефон, и сообщения тут же посыпались одно за другим. От мамы штук тридцать – истеричных, угрожающих, умоляющих. В предпоследнем она писала то, о чем Лика и так уже знала от Данила: про ее отца, про то, что она просто хотела оградить ее, спасти. Лика перечитала это сообщение несколько раз, прежде чем перешла к другой переписке.
Данила написал три сообщения.
Первое: «Как долетела?»
Второе: «Это странно, но я скучаю».
Третье: «Хочу послушать, как ты играешь на скрипке».
Лика ничего не ответила.
Она собрала волосы с пола веником, потом пропылесосила, еще и пол помыла. Нашла еще одну заначку, сходила в магазин и купила фарш и сетку картошки. Молоко забыла, поэтому пришлось идти опять. Потом за луком. Но котлеты получились вкусные, а пюре почти как у мамы.
Оставив обед на плите, она достала из футляра скрипку и два часа занималась без перерыва. Сначала шло туго, но постепенно те навыки, которые она, казалось, уже утратила, вернулись. Ну или почти.
Лика не услышала, как мама пришла, музыка поглотила ее целиком, поэтому она не знала, сколько та стояла на пороге и смотрела на нее. Когда они встретились взглядами, глаза у мамы были мокрые. У Лики тоже.
— Твои волосы, — прошептала мама, подошла к ней и провела ладонью по стриженой голове.
Пальцы у нее дрожали.
— А мне нравится, — ответила Лика и улыбнулась. – Я там обед приготовила, давай, подогрею?
Мама посмотрела на нее долгим испытывающим взглядом. Кивнула.
— Давай.
Лике понравилось, что она больше ничего не стала говорить. И, пока в микроволновке крутилась тарелка, она быстро сделала селфи и, не дав себе время передумать, отправила Данилу.
«Если хочешь послушать, как я играю на скрипке, приезжай. Но я живу далеко, ты помнишь»
Ответ пришел через несколько секунд.
«Куда?»
В груди стало горячо, а тело таким легким, что Лике показалось, что если она сейчас подпрыгнет, то точно взлетит вверх. И до того, как кружение тарелки остановилось, она отправила ему свой адрес…