— Ты что, с молотилки упала? – заорал Лешка. – У меня на работе заказы поперли, а ты с беременностью лезешь! Иди, прерывай!
И добавил так любимое сегодня выражение:
— Я не готов стать отцом!
И вдруг тихая Ниночка грубо и неожиданно закричала:
— А к остальному, значит, ты был готов?
Мамы не стало, когда Нине Васильковой исполнилось десять: сгорела от агрессивной формы рака кишечника. И совершенно не правда, что ребенок в этом возрасте ничего не осознает. Девочка была очень умненькой и понимала все.
Маму не увезли в морг, а, почему-то оставили дома. А девочку увели к соседке. И она, заходя к себе за какими-то мелочами – вся эта канитель длилась какое-то время — избегала заходить в комнату, чтобы не увидеть мертвую маму: она бы тогда не смогла жить.
На кладбище к гробу не подошла и с мамой не простилась вовсе не из-за черствости: да, по той же самой причине.
Потом были поминки дома. И тогда «подружки» по двору и соседки, выкушав «во…дяры», начали петь частушки и танцевать. Много лет спустя, уже будучи взрослой, девушка будет задаваться вопросом, почему же ЭТИХ не выперли сразу же?
Но папа Василий Петрович был тихим человеком. Да и остальные родственники были не скандальными. К тому же, это были первые похороны в семье, и никто не знал, как себя вести.
А девочка почувствовала, что ее сейчас разорвет, и вышла на улицу. Время было позднее, и ухоженный квадратный двор, окаймленный многоэтажками, был пуст. Она молча ходила по его периметру, сжав кулаки: слез не было.
Позже Нина будет переносить подобным образам настоящие трагедии, а плакать тогда, когда еще есть слезы. Сейчас же слез не было вообще: горе задавило маленькую девочку.
С уходом матери в ее жизни начались разительные перемены. Во-первых, прекратились занятия на ненавистной «роялине» — так Ниночка называла пианино. Точнее, это произошло еще до ухода мамы: ее, мучимую болями, раздражало настойчивое бряцанье по клавишам.
Педагог сулил девочке отличное будущее и обещал сделать из нее аккомпаниатора, такого же, как известный Леон Оганезов и Медея Гонглиашвили, аккомпанирующая Нани Брегвадзе.
Ведь Нина, несмотря на относительно юный возраст, уже довольно сносно «бацала» итальянскую польку Рахманинова в четыре руки с педагогом по фамилии Сокол-Мацук.
Это звучало гордо и многообещающе, почти, как сокол сапсан. К тому же, несло известную долю интриги: кто такой или что такое мацук, не знал никто.
Но девочка ушла из музыкальной школы, оставив огорченного Мацука̀ и ли Мацу̀ка – кто его знает! — в поисках нового юного дарования.
Папа, совершенно потерявшийся после смерти мамы, практически перестал приходить домой – видимо, или пил, или гулял. А, может, все вместе. Девочка оставалась с приехавшей из деревни папиной мамой.
Да, папа тоже, в свое время, приехал из деревни! Но ему удалось «подняться» и выучиться на военного. И теперь у него уже было довольно неплохое звание и соответствующая зарплата.
К тому же, он был очень привлекательным внешне и обладал отличным чувством юмора. И все, в совокупности, вместе с его небольшим, приятным южным акцентом, выливалось в обалденную привлекательность для противоположного пола. Не зря же на поминках были танцы: такой жених освободился!
Баба Зоя, которую выдернули из деревни к ненавистной внучке от такой же невестки, испытывала к девочке даже не неприязнь, а нечто похуже. Ро̀дные внуки, с которыми хотелось тетешкаться, остались далеко. А эта… совершенно не волновала.
— Баба Зоя, я приду в восемь, — по привычке говорила девочка, приученная к порядку.
— А по мне, хоть совсем не приходи! – отвечала «любящая» бабушка.
Поэтому, девочка была предоставлена самой себе. Но она продолжала хорошо учиться, как делала раньше. Только стала больше читать – это помогало уйти от действительности.
Но, тем не менее, баба Зоя готовила, стирала и поддерживала относительный порядок. Папа приходил редко. Дневник не проверял, на школьные собрания не ходил – оставлял скромную сумму на пропитание и опять исчезал в неизвестном направлении.
Когда Нине исполнилось пятнадцать, папа сказал, что женится и познакомил со своей избранницей. Уже постфактум, девочка поняла, что это был совершенно не плохой вариант. А тогда она отнеслась к Марье Николаевне со всей ненавистью подростка.
Предмет папиной любви выглядел очень даже неплохо: папа считался ценителем женской красоты. К тому же, дама занимала неплохую должность и у нее все было очень приличным – и лицо, и одежда, а далее – по тексту.
Кроме всего, она была обладательницей квартиры на Кутузовском проспекте, а это вам не хухры-мухры. Да, у нее был ребенок и престарелая мама: все жили в этой самой квартире.
Дама была согласна на брак и совместное проживание. А ее мама и сын нет. Ниночка тоже не горела желанием переезжать в элитную трешку. Поэтому, какое-то время Василий Петрович мотался туда-сюда – бабушка к тому времени уже уехала, и девочка жила одна.
Почему не всполошились органы опеки, которые по поводу и без, суются во все щели, не ясно. А потом папа Вася только звонил, переводя деньги на карту.
Такая жизнь в одиночестве имела свои прелести: никто не стоял над душой.
Нет-нет, девочка продолжала вести себя хорошо: никаких подозрительных компаний и вредных привычек. К тому же, ей надо было регулярно убирать жилье и готовить нехитрую еду.
Поэтому она научилась готовить по старой маминой книге с названием «Хорошее питание – тоже воспитание!»
А потом по интернету научилась вязать простенькие варежки и шапочки с узором, которых не было ни у кого в классе. И даже кое-что продавала: это называлось монетизировать свое хобби.
Когда Нина поступала в институт, папа развелся. Как так? А любовь? Что произошло, не ясно: причину развода Нине папа не озвучил. А официально указал, что новая жена не смогла наладить контакты с дочерью – их развели сразу: сейчас интересы несовершеннолетнего ребенка блюли.
Ниночка оторопела: это была откровенная ложь – ведь тетка старалась, как могла. Она передавала гостинцы и приглашала с ночевкой в гости. Звала на все праздники и возила на свою дачу. Тетя Маша даже отдала девочке понравившиеся ей духи. Короче, билась, как рыба об лед. Но зачем папа врал?
После развода Василий Петрович вернулся домой, и они начали жить вдвоем. Дочь поступила на платный, и папа, уже ставший полковником, стал оплачивать ей учебу – средства позволяли.
Периодически отец пропадал. Но то были не длительные загулы, как раньше, а короткие: видимо, это был ф.лирт и небольшие связи без обязательств и последствий – сейчас этого было, сколько угодно.
Когда девушка была на четвертом курсе, папа объявил, что женится. Дамой сердца на этот раз оказалась противная тетка Раиса Львовна Шмулиндт, работающая кем-то вместе с папой.
Мадам Шмулиндт оказалась довольно симпатичной – на это и рассчитывалось — но .., как пробка. И встретила свою будущую падчерицу прохладно: на это большого ума не надо.
Тут, конечно же, сравнение было не в пользу Раисы.
Ей очень хотелось сменить фамилию на более приятную – Василькова, и поэтому со свадьбой поторопились.
Но Ниночка, на этот раз, встретила известие о женитьбе отца прохладно: у нее в ту пору случилась огромная, до неба, любовь — такая бывает исключительно в молодости.
Папа и Рая расписались, и он уехал к любимой, которая имела хорошенькую однушку на Юго-Западе нашей столицы. А к дочке стал иногда заходить ее одногруппник Алексей…
Иногда звонил папа: голос его был невеселый — видимо, жизнь с мадам Шмулиндт оказалась не сахар. Смена фамилии произошла, а натура осталась прежней. Василий Петрович говорил мало, отвечал односложно, о подробностях не распространялся.
И, хотя Раиса явно не нашла общего языка с падчерицей, разводиться не спешил: жена обещала, что опозорит его на работе.
Так прошла пара лет. Из редких звонков отца дочь знала, что он живет на даче –папа начал строить дом еще с мамой, но затормозил после ее см.ерти. Видимо, накал страстей с Раисой Львовной достиг своего апогея.
Ниночкин молодой человек обжился в сталинской двушке и потихоньку стал перевозить свои вещи: предполагалось, что они поженятся. Они уже окончили учебу, и оба вышли на работу: в доме стали появляться деньги.
И тут утром Ниночку выр.вало. А потом она почувствовала непреодолимое желание съесть немного сыра «Дор Блю», хотя обычно ее мутило только от его запаха: тест показал две полоски.
Счастливая девушка, насмотревшаяся фильмов, накрыла стол и рассыпала повсюду лепестки роз, ведущие дорожкой в спальню.
Рядом с приборами положила найденную и, как нельзя подходящую для этого случая, коробочку от ручных часов: внутрь – тест. И стала ждать.
Кавалер, увидев все приготовления и коробочку, приободрился: он давно хотел хорошие часы! Значит, Нинка действительно его любит!
Девушка во все глаза смотрела на любимого: вот сейчас он удивится, а потом обрадуется – она это видела в фильмах! А потом бросится к ней и закружит в своих объятиях, обещая подарить бриллиантовое колечко или шубку. Что же выбрать?
— Это что? – удивился молодой человек, до этого не видевший тестов.
— А это – тебе подарок – мой тест: у нас будет ребенок!
— Ты что, с молотилки упала? – заорал Лешка. – У меня на работе заказы поперли, а ты с беременностью лезешь! Иди, прерывай!
И добавил так любимое сегодня выражение:
— Я не готов стать отцом!
И вдруг тихая Ниночка грубо и неожиданно закричала:
— А к остальному, значит, ты был готов? А в рог тебе не дать, мер.зав.ец? Вали отсюда!
Алексей оторопел и, после секундного колебания поднялся из-за стола. А потом, расшвыривая ногами розовые лепестки на полу, вышел из квартиры и жизни девушки: они перестали общаться.
Нина жила, как в стоячей воде: время замерло и превратилось в тягучую массу. Ничего не хотелось делать: перспективы не просматривались от слова совсем.
Ребенок в утробе не радовал: это он был причиной потери любимого. Может, все же, надо было согласиться на предложение Лешки?
В очередной выходной приехал папа. Он очень постарел и сдал: видимо, в те редкие встречи с Раей, которые происходили, она его смогла, все-таки, достать.
В руке отец держал корзинку с ранней клубникой: он, с годами, стал относиться к Нине гораздо внимательнее.
— Поешь, милая, витаминов, — произнес папа, ставя корзинку на стол и радуясь, что ему удалось обхитрить жену и собрать первую спелую ягоду до нашествия ее родни.
И тут девушка неожиданно для себя произнесла:
— Я не могу – вдруг, аллергия. А я беременна, папочка!
А Василий Петрович неожиданно для себя заплакал. И в его слезах выразилось радость, которая была результатом сложения многих компонентов: он скоро станет дедом!
А еще его род продолжится и в семье появится еще один родной человек, а не эта визжащая родня абсолютно чужой тетки.
— Только не вздумай ничего предпринимать: воспитаем! – попросил он у дочки. – Я помогу!
И они стали пить чай. А потом папа остался ночевать: на даче в это время Шмулиндты собирали клубнику.
На следующий вечер отец поехал в квартиру жены сообщить о радостном известии: она уже должна была вернуться. И внезапно узнал о своей дочке, а, заодно, и себе, много интересного.
Оказывается, он воспитал плохую дочку, которая принесла в подолѐ! – бесновалась жена, лишенная последнее время хорошей военной пенсии мужа, на которую, собственно, и рассчитывалось – остальное в старике ее не привлекало.
И папа молча ушел: да и что тут скажешь? Что сам во всем виноват? Это и так было ясно. И они с дочерью стали жить, как раньше.
В положенное время у Нины родился хорошенький мальчик Петя, которого назвали в честь прадеда.
И дедушка с удовольствием катал коляску по периметру двора, который полностью зарос и в котором было нежарко летом.
Время шло, внук уже стал ходить и произносил первые слоги и слова. И, знаете, что он сказал первым? Ни за что не догадаетесь! Нет, не мама, а деда! Да, деда! А ради этого стоило жить.