– Да не хочу я твою судьбу прожить, мам!
– А что ж плохого в моей судьбе-то?
Галина вспоминала. Тогда, когда еще только собралась уезжать она из Якимихи – большого, в общем-то, перспективного села, ничего не ответила матери.
Чего ей объяснять! Разве поймет?
Да и как объяснить, что жила в ее голове всегда такая вот дурь – она уже давно представляла себя бегущей по набережной с белыми колоннами навстречу распахнувшему объятья прекрасному широкоплечему мужчине. Или видела себя с бокалом вина на морской набережной, за столиком с ним же. А за их спинами – море и чайки.
Уж третий год она жила в городе. Теперь вот и набережная похожая была рядом, и на море она уж ездила с Иркой. Вот только прекрасного широкоплечего никак не находилось.
И где его искать-то? Это оттуда, из села казалось, что в городе замуж выйти легко. Удалось же Ленке Артюхиной. Вон какого себе отхватила – военный, офицер. Живёт теперь, как барыня.
А она чем хуже?
Она любовалась собой, проходя по экранным улицам-витринам. Казалось, это и не она совсем, а кинодевушка, снисходительно и загадочно улыбающаяся своему отражению. И, чудилось, что все у этой девушки хорошо – и мохеровая шапочка, и короткое пальто и расклешенные кремпленовые брюки. И даже сумочка с бахромой придавала её шагам некую игривость и лёгкость.
Галка любовалась собой и немного завидовала – как же эта девушка хороша!
И сегодня она так увлеклась созерцанием, что чуть не прошла свою остановку, а потом увидела автобус и бросилась к нему бегом, ввинтилась в его людскую начинку.
Опаздывать было нельзя – Клава-мегера блюла их дисциплину. Не хотелось в самом начале смены портить себе настроение.
Галя работала на механическом заводе, в цехе укупорки и упаковки. И хоть с утра работа ещё была не самая насыщенная, но быть надо было вовремя.
В школе Галка училась – так себе. И сейчас считала, что ей повезло. Работа не пыльная, зарплата – больше чем у телятниц со стажем в их селе, да и общежитие.
Общежитие у них было небольшое. В обычным старом доме соединили квартиры, и получилось, что удобства на этаже. Красный уголок с телевизором и кухня с плитой, холодильником и парой столов – вот и все общежитие. В комнате их трое. Тесновато, но пойдет…
Галка поначалу тосковала по просторной своей избе, где жили они вдвоем с матерью, но обвыклась. Любка – одна из девчонок их комнаты пропадала в вечерней школе, а Ирка крутила любовь с Витькой и, похоже, уже собиралась за него замуж.
Галина не завидовала. Да, если б захотела, она б этого Витька в два счета у Ирки увела. Но разве это жених?
Работал он у них в цехе. Да ещё и комсоргом был. Относились они к нему все несерьезно, особенно девчонки. Прятались порой. Потому что нудный. Оттого, что чувствовал он такое отношение, был Витька всегда обижен и раздражен.
– Дерюгина, ты почему вчера на собрание не пришла?
– Так ведь, дела, Витенька!
– Слушай, Дерюгина, я на тебя удивляюсь, ты ж сама вписалась в оформительскую группу, и в рейды, а теперь … Ищи тебя с собаками! Что ты за человек!
– Так обыкновенный человек. Я любви хочу, Витенька, вот ты свою нашел, а я в поиске. Некогда мне по собраниям ходить, свидание у меня было. Постой-ка, я вот тебе грязь сотру со лба. Чего ты вечно чумазый-то ходишь?
Разве это жених? Да и живёт он где-то за городом, мотается сюда на электричке. А опять в село Галка не собиралась.
Сейчас она сравнивала этого Иркиного горе-жениха со своим ухажером, вспоминая вчерашнее свидание.
Гену с другом встретили они с Нинкой, выходя из кинотеатра. Его друг был явно «подшофе» болтал без умолку, заигрывал с Нинкой. А Гена молчал и, казалось, рассматривал Галину с высоты своего двухметрового роста.
Договорились встретиться и на завтра. И завязалось. Гуляли уже парами. Нинка хвасталась.
– До чего ж заводной он, – сыпала она рассказами, – Мы в кафе когда сидели, так анекдоты из него – прям фонтанами. К нам аж с других столиков подсаживаться начали. Целая компания собралась. Ржали, как кони…
Галка слушала и понимала, что сделала правильный выбор. Ее Гена – другой. Молчаливый и немного загадочный. Только Галка и болтала при встречах без умолку.
К тому же, Гена – местный. Живёт с мамой в просторной квартире. Правда, Галку туда не приглашал, но она была уверена – все впереди. А пока …
Они ходили в кино, сидели в ресторане два раза. Ну и, конечно, стояли в подъездах, миловались в парках на скамейках, и у Галины замирало сердце, проваливалось куда-то и пересыхали губы.
Ей казалось, что все ей завидуют, выпало и на ее долю счастье.
Он читал стихи. Стихи были грустными. И однажды Галка выдала в его компании, когда поехали они за город, чтоб немного всех развеселить, что грустят – только дураки.
Гена обиделся:
– Вот ты деревенщина. Хоть не выставляй это, раз уж так. Дура ты, Галка, дурой и останешься.
Они поссорились. Сообщение о беременности ничего не изменило. Скорее, наоборот.
Она пыталась всё исправить. Передавала через Нину записки. Надеялась.
А последнюю встречу вспоминала со стыдом. Пришла она на призывной пункт, когда отправляли его в армию.
А он с ленцой спросил:
– Зачем ты тут?
Она ночь не спала, переживала, ждала, что помирятся, представляла, как обнимет он её, как попросит ждать. И вдруг – «Зачем ты тут?»
И губы задрожали. Несмотря на всю присущую ей смелость и лёгкость, Галина зарыдала. Да ещё и в голос. Мать Гены, которую видела Галя впервые, досадливо и раздражённо подняла бровь.
Все отошли от неё, а она так и стояла, утирая слезы. Никогда она ещё вот так не позорилась.
И казалось теперь Галине, что эти отношения длились всего мгновение, а не год. Помнилось теперь лишь одно: обшарпанные стены больничной палаты, жёсткий взгляд врачихи, отвратительная боль, как будто из тебя вытягивают все внутренности, и стыд, когда сдавала справку на работе табельщице.
Эта женщина, их табельщица, восхищала её всегда, как только увидела она ее первый раз в цехе. Она размеренно двигалась, и Галка удивлялась фигуре и плавной её походке.
Ей уже к пятидесяти, а она всегда хороша собой. Миловидная, с аккуратным шиньоном на затылке, стройная, в добротных платьях или костюмах. Вроде табельщица какая-то, а как королева.
Галина не помнила, как её зовут, но табельщица помнила почти всех.
– Чего ты, Дерюгина?
– Вот справка, меня не было…
И табельщица тогда ни полслова никому не сказала, что за справка, да откуда. Только сама вздохнула и головой покачала так, что Галине и вспоминать не хотелось.
От этих плохих дум и воспоминаний сейчас у Галины даже болела голова. Не любила она про свою жизнь сегодняшнюю уж сильно задумываться.
Сейчас не повезло, так ведь потом – может и повезет. Уже отплясала она на свадьбе Иришки и Витька, уже Любаша переехала в другое общежитие – общежитие техникума, а Галина все продолжала жить в своей комнате общаги.
Теперь она тут была старшей, подселили к ней совсем юных девчонок, жизни невидевших. Уже за то, что они сменили старых, да ещё за то, что юны, Галина их не долюбливала, шпыняла по хозяйству. А они не долюбливали её.
На какое-то время Галка ушла с головой в шмотье. Она носилась по магазинам, выстаивала очереди, менялась покупками и брала вещи у спекулянтов.
Казалось, она сама себе хочет доказать, что не все в её жизни потеряно.
– Галь, а я учиться пошла, в школу вечернюю, – Ирка была беременна, правда об этом знали лишь некоторые, в том числе и Галина.
– Куда ты, с пузом-то?
– Витька заставил. Сказал – сейчас начнешь, а потом лето, родишь, а осенью – опять в школу. Мама его поможет с ребёнком.
– Вот глупые! Зачем? Уж замужем, уж устроена. Чего теперь?
– Ну так, на замужестве жизнь ведь не кончается.
И Галина задумалась. А чего бы ей не пойти в эту школу вечернюю? Тем более, что никакого желания сидеть с этими «пионерками» в комнате общежития у неё не было. Да и осень, долго не нагуляешь…
Полдня на работе, упаковывая изделия, думала об этом.
А в десятиминутках смотрела на заводской двор. Он был серого унылого цвета. Дождик все лил и лил с небес. Через двор к главному корпусу бежали ребята, прикрыв головы куртками от мелкого холодного, как иголки колющего дождя. Они бежали и смеялись. Так худо одетые, но, казалось, счастливые.
В обед Галина сама подсела к Витьку.
– Вить, как в школу вечернюю записаться?
– Ого! Не узнаю тебя, Дерюгина! Никак сознательность проснулась? Или…
– Не или, не или. Считай, сознательность.
– Так ведь начался уж учебный-то процесс. Чего думала долго? Всем же предлагали.
– А вот такая я, нерешительная…
– Ты то? Да поди ж ты…
– Ну, на нет и суда нет, – она взяла поднос, отсаживалась за другой стол, – Жуй-жуй, будь толстеньким.
– Да погоди ты! Приходи завтра прямо туда к шести со свидетельством школьным. Найди там Игоря Палыча.
– Я подумаю, – сказала Галина и все же отсела от Витька.
Вечерняя школа была совсем недалеко от их завода. Но Галина все ещё не решила – стоит ли. Сидит там одна шантрапа. И она явится в своей новой шляпке и болгарских сапогах, отхваченных по большому блату. Надо ей это или нет?
Вот жила она четко, ясно и отчетисто – все по полочкам, как по лесенке шла. А вот случилось …, как будто смешал кто-то все ступени, выдернул с них.
Галина на следующий день за заводской проходной постояла в нерешительности на перекрестке. Посмотрела, как лихорадочно движутся автомобили.
Куда идти? В общежитие или в школу? Махнуть бы рукой на эту школу, да вообще на все махнуть и удрать в другую судьбу, в лучшую.
И вспомнились сейчас слова матери: «А что ж плохого в моей судьбе-то?». И показались они совсем другими теперь.
Ее автобус ушёл и она направилась к школе.
Учеба Галину не увлекла. Ходила она туда с пропусками. Но ходила. В официальных бумагах значилось, что Галина Дерюгина пошла учиться вследствии отличной работы школьной комиссии их цеха. А ей просто казалось, что она отвлекает себя от худых мыслей.
Оказалась она способной, в общем-то, как говорили ей тамошние учителя.
– Ты ж способная, умная девушка, Галина! Если б не пропуски твои…, – вещала математичка Раиса зимой.
Но Галине нужен был интерес. И он нашелся. Именно там повстречала она Алексея. Действительно, сидели в их классе одни птушники, и Алексей был единственным, на кого можно было обратить внимание. Правда, он был моложе года на полтора. Ну, разве это причина …
Был он статен, умён и смотрел на всех немного свысока.
– Ты по комсомольской линии что ли тут? – спросила его Галина.
– Не. По материнской. Мать настояла.
Вскоре они уже встречались. Конечно, по тем ресторанам, где бывали они с Геной, Леша ее не водил, но теперь Галке и не нужно было это.
И ещё важно было, чтоб отношения были серьезные. Хочешь чего – женись сначала. Она – девушка принципа. До свадьбы – ни-ни. Философствовала по этому поводу она часто. Чтоб усвоил.
Полюбила ли она его? Да так – нравился, в общем-то. Замечала, что девки на него оглядываются, и было приятно. Умел он одним своим взглядом завладеть окружающими. Такой был, интересный, в общем.
Пару раз Леха являлся на свидание с опозданием.
– Ты чего? Я уж уходить хотела? Мне мама каждый раз пишет, чтобы я к лучшей жизни стремилась, а какая ж это будет лучшая жизнь, если парень такой разгильдяй.
– Так я чуток и задержался-то. У Ваньки день рождения, отметили. Мать тоже говорит, что я несерьёзный. Говорит – хоть бы женился ты, Леша. За ум бы, может, взялся. Может жениться на тебе, Галь?
– Так женись, коль не шутишь…
Но все это было пока по-ходу. Но Галина уже ждала настоящего предложения.
Она расцвела. Чувство прелести предстоящей жизни вернулось к ней. И было значительней, чем прежде. И наступившая весна способствовала этому ощущению.
Жил Леша совсем недалеко, в районе завода. И однажды, когда провожал он её из школы, завернули за тетрадкой они в его двор. Галина собиралась забрать тетрадь, переписать то, что пропустила.
Она хотела дождаться его во дворе. Но когда завернули они во двор, он вдруг произнес.
– О, а вот и мать. Сейчас и познакомлю.
Возле подъезда сидели женщины. Галина набрала воздух в грудь. Вдруг стало страшновато, всё-таки знакомство с потенциальной свекровью…
– Здрасьте, – поздоровался Алексей с соседками, – Мам, это Галя, ну, я говорил тебе.
На неё большими глазами смотрела … их табельщица. Та самая приятная женщина, миловидная, с аккуратным шиньоном на затылке, только одета она сейчас была по-домашнему. Та самая, которая оформляла ей злосчастную справку.
Галина молчала, как воды в рот набрала. Молчала и мать.
– Ох, Лешка, красивую какую девушку отхватил, – вставила соседка.
Мать пригласила в квартиру. Ну, это понятно. Это из приличия. При соседках же не начнешь открывать сыну глаза. Это уж точно на неё было не похоже.
Галина поднималась на ватных ногах и думала – зачем она туда идёт? Ведь это все. Видно не судьба ей найти нормального парня здесь.
Хотелось убежать, уехать, улететь на крыльях от стыда, но она шла.
Мать Алексея звали Мария Алексеевна. Она направилась на кухню накрывать чай, а Лешка показывал ей свое жилье и какие-то безделушки. Квартира уютная, все со вкусом.
– Лёш, я вспомнила, мне срочно в общагу надо. Ленка просила пораньше, платье ей подогнуть помочь. Прости…
Она соскочила с дивана и направилась в прихожую.
– До свидания, Мария Алексеевна, я спешу…
– А чай?
Но Галка уже открыла дверь и засеменила вниз. Леша бежал следом.
– Ты чего? Тебе мать что ли моя не понравилась?
– Очень понравилась, Лешенька, очень.
Соседки проводили их взглядом.
– А тетрадь, ты ж тетрадь так и не взяла.
– Завтра перепишу. Ты не провожай, спешу я, правда, очень.
И как только завернули они за угол дома, она побежала бегом, прижимая сумку к груди и на ходу вытирая разбегающиеся по вискам от ветра слёзы.
Ну и ладно! Ну и пусть! Подумаешь, надо очень…
А потом всю ночь проревела от досады так, что даже девчонки ей воду подносили, испугались.
Это ж надо – так попасть! Ясно, что при ней мать не начала рассказывать сыну подноготную его избранницы, но, оставшись с ним наедине, уж точно – глаза откроет. А она пела соловьём, что до свадьбы – никогда, что у нее – такие принципы.
Завтра уже Алексей и не посмотрит в ее сторону. Завтра она уже не пойдет в вечернюю школу. Все, хватит, отучилась!
Да и надо возвращаться в село! Не получилось у неё здесь, и уже не получится.
***
С тех пор минуло уж около двадцати лет.
Галина поздно вечером сидела на кухне у окна, тихонько звякала ложкой, намазывала булку вареньем. За окном замелькало что-то серое, и она, вглядевшись, поняла, что пошел первый снег.
Начало рассказа
Тайна со свекровью на двоих. Рассказ
Рассеянный хореограф
10 октября 2023
Она привстала, с набитым ртом, и наблюдала, как на подоконник падают снежинки. Чего это нашло на неё вдруг – любуется снежинками?
Дочка спала. А она засиделась на кухне, пересчитывая сбережения, которые держала исключительно дома.
Когда-то давно, когда ощущение денег в кармане ещё было непривычным, когда их ни на что не хватало, а в магазинах все соблазняло и манило, она вот также печально сиживала у окна общаги с карандашом, и считала – куда ж уплыли её рублики.
В её подсчётах всегда все сходилось, но все равно исчезновение денег казалось чем-то почти таинственным.
Были времена, когда была она в больших долгах, жила впроголодь. И вот так вот сидела и смотрела на снег, мечтая о такой булке.
Сейчас все было по-другому. Свою кубышку она имела и гордилась ею, не афишируя.
Хорошо, что так. Не на кого ей надеяться в этой жизни. Совсем не на кого, кроме самой себя.
Восемь лет назад умерла её мать от инсульта. Она быстро продала дом на селе. Продешевила тогда, наверное, зато вступила в кооператив, и теперь жила в своей личной городской квартире, не от кого не зависела.
А сейчас, глядя на этот первый снег, на серый двор, освещенный фонарем, Галина почувствовала холодные дорожки на щеках, и булка встала комом в горле, не захотела глотаться.
Всю жизнь она пробивалась, всю жизнь доказывала свою состоятельность и возможность жить так, как живут в её мечтах те самые – счастливые люди. И вот внешне теперь и она – дама обеспеченная, товаровед большого гастронома, одетая не абы как, а как положено обеспеченной даме.
И дочка у неё одевается получше многих в их школе, и все у девчонки есть.
Но … Не стали радовать в последнее время даже новые приобретения.
Недавно вот и дочь заявила ей, что она – пустая шмоточница и ничего больше в жизни, кроме этого шмотья не понимает, что живёт лишь ради себя – любимой.
Ссорились они сильно.
Галка орала, требовала свое, тыкала тряпками и вещами, а дочь огрызалась, что ничего ей не надо, одевалась в какое-то барахло и пропадала из дома.
А ведь она для неё старалась! Всю жизнь – чтоб было не так, как у нее самой.
По сути и личную жизнь строила ради будущего детей. Искала, чтоб с жильем был избранник, чтоб из хорошей семьи, чтоб устроиться …
И получилось тогда все.
А уж ведь собралась возвращаться домой, в село. Уж собралась.
Будущая свекровь, по ее логике, бесспорно должна была рассказать сыну об аборте. Но случилось все тогда очень странно – Алексей так ничего и не узнал.
Мария Алексеевна как будто забыла об этом.
Нет, она, конечно, помнила. Знала, как табельщица, хорошо она всех работников. Да и по взгляду у подъезда Галка тогда сразу поняла – мать Алексея в шоке.
Эх, была б на её месте Галка, она б прямо там, у подъезда, отправила б куда подальше такую невесту, только б пятки сверкали. Летела б колбаской …
Но совсем другая была её будущая свекровь. Странная, по мнению Галки.
Свадьбу сыграли скромную. Мама приезжала, Ирка с Витькой, Люба, Нинка и Лешины друзья.
Уже на свадьбе мамы подружились. Как-то быстро сошлись – такая, казалось, важная, образованная и городская Мария Алексеевна и ее скромная простая колхозная мать.
Не думала Галка, что подружатся, переживала, что маманя совсем не придется тут ко двору. Ездила, наряд ей выбирала свадебный. Чего там у нее было-то, ох!
Но они подружились. И уже летом все поехали к ее матери в гости. И там уж огородные свои дела две мамы обсуждали бесконечно. Был у свекрови участок с самодельным сарайчиком за городом. Любила она там пропадать.
А на следующее лето Мария Алексеевна в Якимиху поехала одна, а молодежь – на море.
Им с Лёшей надо было больше быть вдвоем, море должно было помочь.
Почти три года Галка не беременела. Долгих три года. Лечилась тогда, по врачам бегала. Растолстела даже от этого лечения. Показалось, правда, ей там, на море, что Леша ее стесняется, на других девок заглядывается, а её, такую толстую, лишь терпит. Первый звоночек тогда, наверное, уже был.
Мария сто раз могла упрекнуть причиной бесплодия. Сколько сидели они в семье за общим столом, сколько обсуждали то, что сказали и велели врачи, и ни сном ни духом не выдала её Мария. Ни сном ни духом.
В хозяйстве Мария была сдержанная, немного властная, потому как – хозяйка. И сама ходила прибранная, часто – с брошкой на стойке воротника. Никогда ни в чем Галину не упрекала. А той от одного её взгляда порой становилось стыдно.
Так стыдно, что Галка почти все дела на себя взвалила. А чего ещё делать-то дома. Книжки она не любила, телевизор смотрела мало.
Вот только образование все же она решила получить. И после вечерней школы поступила заочно в торговый техникум. Торговля её всегда интересовала. Да и считать она любила. Худо-бедно, но диплом получила.
Муж и свекровь поддержали. Но …
Когда после трёх лет мытарств по врачам, они уже опустили руки, когда вроде и не сильно старались, получилась беременность и родилась Лариса. Тогда попросила Галина Марию о помощи, но свекровь увольняться с работы ради исполнения долга бабушки не захотела.
Ох, и злилась тогда Галина! Хотела даже любимое блюдо Марии об пол шарахнуть, но вспомнила об общей их тайне и убрала блюдо подальше в шкаф.
Что за женщина! Не убедишь её! Но вот уважение какое-то все равно жило в душе у Галины.
Железная леди – её свекровь!
Внучку Ларочку, конечно, Мария любила очень. Помогала им много, несмотря на то, что работала. Но по молодости и не очень-то это ценится.
Маленький ребенок настолько отнял все силы, что Галина и не заметила, как изменился Алексей. Он стал холоден, весь ушёл в свою работу. А работал он на тот момент в заводском отделе снабжения, где частыми были командировки.
Однажды из окна Мария вдруг увидела, как мать разговаривает с ним, приехавшим из очередной командировки. Она смотрела на него с такой злобой, что Галине стало не по себе. Он стоял, как будто, виновато оправдываясь.
Вот тогда и догадалась Галка, что есть у Алексея кто-то на стороне. Первая мысль – устроить разборки. И…
Она размышляла. И что тогда? Как жить? Своего жилья у неё так и нет. Продолжать жить в этой квартире, будучи разведёнными… та ещё перспектива.
Тогда Галина сделала все, чтоб «вернуть мужика». Она узнала по своим каналам – кто «она» и наняла парней. Небольшая взбучка, даже без особого рукоприкладства, тогда охладила разлучницу.
Но только первую. Со второй этот метод не прошел. Вцепилась в Леху, как клещ. Пришлось воздействовать на него.
Галина забрала у него все деньги до копейки, следила за каждым его шагом и звонком, встречала с работы на проходной ровно в пять, намечала культурную программу на вечера.
А ещё взялась за себя. Когда она встречала мужа на проходной, работники оглядывались – белый полушубок, красные сапоги и перчатки … Любой мужик бы позавидовал!
Свекровь тогда сказала ей:
– Метод ли это, Галя, если не любит он тебя?
– Это почему ж это не любит-то? Чем я плоха? – она заглянула в зеркало, – Вы б видели его эту фифу, ведь там и посмотреть не на что! А у меня … – и она огладила свою статную фигуру.
– Ты думаешь, все, что надо для любви, отражается в зеркале?
Галина фыркнула. Знала она на что намекает свекровь. Мол, дура она набитая, а те, типа, умные. Сколько книжек она ей совала, но Галка засыпала на второй же странице.
Только умные не ложатся под мужиков чужих. Умные, а совести вообще никакой!
– Вы! Вы никак мне простить не можете ту …ту справку, да?
Мария смотрела укоризненно и молчала.
Галина хватала в охапку маленькую Ларочку и начинала выть. А Мария потихоньку уводила девочку и успокаивала-отвлекала саму невестку. Она это делать умела.
Леха гулял постоянно. Только наступил такой момент, когда Галину перестало это волновать. Она просто закрыла глаза.
Но когда умерла в Якимихе мама, и пришла пора покупать эту квартиру, сразу, при первом же намеке на то, что у него новая пассия, подала на развод. Теперь ей было – куда уйти. Наступило время приватизационное, и сначала надо было развестись, чтоб никто не претендовал…
Да и дочка подросла, пошла в школу, и зарплата её в магазине была выше средней, и продукты под рукой всегда.
Квартира её находилась в том же микрорайоне. Бабушка с внучкой общались. В начальных классах водила её Мария на кружки и секции. Но потом Лариса стала бегать везде самостоятельно. Видеться стали реже.
Галина знала, что Алексей женился повторно, и что родился у него сын. Но это её мало уже интересовало.
Она периодически флиртовала с мужчинами, были однажды и отношения. Но теперь замуж она не собиралась. Зачем? Теперь смысла она не видела.
И все бы хорошо, но тяготили отношения с дочерью, и ещё чувство какой-то ненужности никому, чувство одиночества.
А дочь бунтовала и бунтовала.
Никакой благодарности! Поступать в институт не хочет, встречается с парнем с какой-то стройки, курит, является выпивши. Хоть бы школу-то закончила …
Галина посмотрела на стопку купюр.
Денег у Галины уже хватало на автомобиль. Даже с гаком.
А что изменит этот автомобиль? Нужен ли он ей? Галка уже и не знала. Оттого и плакала – не понимала, как жить?
Она смотрела в ночное окно, сидя на кухне. Перед ней – стопка денег, а на душе – скребут кошки. Какая-то мелкая нудная водица сеялась на город уже вместо снега. Здания, фонари, деревья с жалкими обтрепанными прядями листьев наводили тоску.
Она положила голову на руки и задремала.
Ей снилось детство, её село. Снилась горенка, где пряталась она в детстве, где пахло сушеным чебрецом и грибами. И мать снилась. Как искала она ее, притворяясь, а потом находила и деланно удивлялась тому, как удачно Галинка от неё спряталась.
Галина проснулась.
Вернуть бы… Вернуть бы то время. А ещё дом бы вернуть. И этот запах прелой осени.
Но жизнь крутила и вертела по своему кругу. У товароведа в большом гастрономе мало ли дел.
Надо сказать, что там, на работе, Галину ценили очень. Умела она дисциплину держать у подчинённых, порой и жестковато, порой и плакали из-за нее, но тем не менее, уважали. И с начальством и проверяющими она находила общий язык. Где надо подмазать – подмазывала, договориться – договаривалась.
– Цены тебе нет, Галина Павловна! – хвалил директор.
А она знала. Здесь она была на своем месте. И магазин этот для неё стал вторым домом. Все важно: и мусор под стеллажами, и ассортимент, и коллектив. Была строга, но порой и помогала. Вспоминала свои мытарства и помогала молодым. И так хорошо становилось от этой совсем маленькой помощи.
Но и вставляла так вставляла – увольняла только так. Вот и сегодня случилось так, что пришлось уволить продавщицу.
«Совсем дура! Ворует без зазрения совести.»
Злая шла по магазину Галина и вдруг услышала оклик.
– Галка, ты что ли?
Она оглянулась. Перед ней стояла Любка. Все такая же высокая и худая, только постаревшая на двадцать лет.
– Любаха! Вот те и на, – они обнялись.
– А ты, я смотрю, цветешь, Галка! Красавица!
– Да ну тебя! Вишь, разнесло как! А ты вот все такая ж – стройнюсенька. Давай-давай, пошли ко мне в кабинет. Коньячку – за встречу.
– А у тебя тут и кабинет?
– А то…
Оказалось, Любаша работает на том же заводе, только уже трудится инженером. Замужем, двое детей. Но главное,что услышала Галина от неё:
– …Так ведь твой Леха мать в дом престарелых сдал. Вернее, ее туда люди добрые отвезли. Жила на садовом участке своем, а там сараюшка со щелями без печки даже.
– Как? – глаза Галины полезли на лоб.
Верно. Она совсем не интересовалась, как там дела у бабки её дочери. Казалось, уж другим внуком увлеклась Мария.
А дочь … Ох, молодежь.
Но ко дням рождения Мария всегда передавала Ларисе подарки. Было это и в том, и в этом году.
Ничего не говорило о том, что дела таковы. Люба ушла, а Галина уже и работала с трудом. Из головы не выходили мысли о бывшей свекрови.
Вот не было в её жизни ни одного человека, которого она полюбила б по-настоящему. Ну, мать-то, само-собой. И дочь, хоть и не понимают сейчас друг друга …
А вот так, чтоб чужой человек. Да, сейчас не общались, но думала Галка, что не до нее Марии, что другая семья сына заботит.
Галина все думала и думала, перебирала и перебирала в голове моменты её жизнью со свекровью.
И справку эту вспомнила.
Вспомнила, как она психовала бессонными ночами на маленькую Лариску, как хотелось заткнуть фонтан её бесконечного ора, и как заходила в комнату свекровь, как забирала дочь, давала выспаться. А самой же утром на работу…
Как учила её не давать под зад, когда сил уж нет, а объяснять, сев на корточки перед чадом, терпеливо и на понятном детском языке.
Как старалась спасти семью их, внушая сыну то, что и сам понимать должен. Как потихоньку, ненавязчиво пыталась исправить саму Галину, её вульгарную, порой, речь, её вкусы.
А ещё вспоминала, как разболелась свекровь однажды – почки прихватило. Какой терпеливой она была, как старалась, не причинить никому боли от своих страданий.
И, наконец, с какой любовью отнеслась Мария к матери её …
Еле доработала, и направилась прямиком к Алексею. Он дома был. Все дома были. Но видела она только его. В прихожей пообщались. Хватило.
– Здорово! Не ждал? Мать где?
– Здравствуй! Чего это ты вдруг? Никогда не интересовалась…
– В доме престарелых да? Сдал, скотина! Или просто выгнал?
– Слушай, женщина, шла бы ты! Это, вообще, не твое дело.
– Конечно, не мое. Это твое дело. Рук твоих поганых, – и Галина выругалась нецензурно. Это она умела, – Мать святая у тебя. Жаль, сын у неё – козел.
Он тоже не молчал, но она уже спускалась.
Пришла домой и рассказала новости дочке.
– Да ты что? Как?
– А вот так! Я сейчас поеду туда. Ты со мной?
– Гостинцы повезём?
– Заберём, – Галина подняла трубку телефона, листала блокнот, ища номер знакомого, у которого был личный автомобиль.
– Куда? К нам?
– А куда ещё?
– Ну, ты даёшь, мать! И какая нам выгода от этого?
Галина остановила набор цифр, посмотрела на дочь. И только когда уловила в глазах знакомый прищур, поняла, что это сарказм.
– Испугала! Я уж думала – ты серьезно. Думала – вообще монстра вырастила.
– Я с тобой. Не ожидала от тебя такого бескорыстия, мать.
Все оказалось не так просто. Мария была не в доме престарелых, а в больнице. Приболела. Приехали они поздно, их не пустили. Но поговорили по телефону и даже помахали в окно.
– Мам, мы за тобой, а эти сволочи тебя не отдают, – шумела Галка.
Дежурная начала было ругаться, услышав такие отзывы, но поняла, что ее вообще не слушают.
– Бабушка, ты поправляйся, лечись. А мы пока все бумаги оформим. Ты не скучай тут. Мы и завтра причалим. Теперь ты от нас не отвертишься.
В машине Галина сопела носом.
– Чего ревешь? – спросила Лариса.
– Да жалко ее, не могу. Козел – твой папочка.
– Козел, – дочь вздохнула, – Честно, мам, не ожидала такого от тебя. Я думала и ты дальше своего носа ничего не видишь. А ты – человек.
И тут Галину прорвало на рыдания. Она рыдала так, как не рыдала сто лет. И в этих слезах непонятно чего было больше– жалости к своей прошлой жизни или осознания чего-то большего, настоящего счастья, ради которого и надо жить.
На следующий день уже утром из гастронома в стационар приехали ящики с фруктами и овощами для больных. А вечером в часы приема Галина была тут.
Она шумно прошла по коридору, таща тяжёлые пакеты, ввалилась в палату без стука.
– Ну, здрасьте, девочки. Сегодня у вас пир.
Через десять дней наступило чудесное исцеление Марии. В больнице нашлись невиданные лекарства, по сто раз за день прибегали врачи, а соседки завидовали:
– Нам бы такую невестку, все б уж были здоровы.
***
Деньги, приготовленные на машину, пошли на строительство домика на садовом участке Марии. Ну, сначала думали – домика. Но у Галины всегда был большой размах, и домик превратился в полноценный дом. Оказалось, что земли у Марии там достаточно.
И это было единственное, что ей принадлежало по праву. Сынок с новой женой какими-то уговорами и обманом оставили мать без квартиры. Не было её в собственниках.
А мама Мария, все такая же собранная, с брошкой на шее, внесла в их семейный уклад тот покой, какой только она и могла внести.
Как-то своими методами настроила Ларису на институт, помогала по мере сил Галине по хозяйству.
На участок ездила редко, строительством занималась Галина. Она могла и погонять там работников, и потребовать. Эта была её стихия.
Приезжала, взбудораженная, порой злая и, уже поднимаясь по лестнице успокаивалась. Знала – дома мама, она умеет любую злобу заговорить.
– Смотри какой вечер замечательный, Галь…
И Лариса перебесилась. Галине казалось, что стесняется она бабушке показаться вульгарной из уважения, держит себя в рамках, старается соответствовать.
***
Осенью они сидели на скамье возле нового дома. Здесь уже можно было жить, правда пока лишь в одной комнате и кухне.
Под ногами шуршали листья, было зябко, а в доме тепло, но хотелось ещё подышать. И так хорошо сейчас было на душе у Галины. Как будто и правда вернулась она в детство. Уже не хотелось плакать, хотелось жить ради близких, ради мамы Марии, ради Ларисы, ради будущего.
– Не замёрзла, мам?
– Не-ет, хорошо. Давай ещё посидим.
– А там, в спальне, кладовку сделаем. У Лариски дети будут, будут там прятаться, – мечтала Галина.
– Хорошо бы. Только вот сейчас не спешит молодежь с детьми, – рассуждала Мария.
– Верно, и Лариска не хочет рано, – Галина решила спросить, – Мам, а я вот все равно не пойму, почему ты тогда Алексею не сказала про то, что был у меня аборт-то?
Мария посмотрела на неё, потом перевела взгляд на горизонт и ответила:
– Наверное, разглядела в тебе что-то. Или вечер вот этот с тобой наперед увидела … Бог весть … Мне ж вот тогда, в доме престарелых, и жить не хотелось. А сейчас … Смотри какой вечер, Галь. И жить … жить так хочется.
***
Спасибо, что прочли этот рассказ.
Героиня его далеко не безупречна, но а кто из нас безупречен?
Главное, чтоб сердце делало правильный выбор.