– Чего рассказать-то тебе хотела … Бовариха взяла себе дачников на постой. Студенты. Вчера иду, а они качели к дубу, что на углу-то, приладили и ейную Светку раскачивают. А она хохочет, визжит, хвост распушила. Ну, думаю, держись, Бовариха, как бы за эту заработанную десятку не пришлось внука тешкать.
– Ох, и злая ты, Лидка. Они развлечения себе ищут, а ты сразу о том.
– Вот-вот, ищут. Уж нашли – Светка и есть их развлечение.
– Ну, чего ты наговариваешь. Хорошая ж девчонка. Польки моей ещё младше. Дитя совсем. Али завидно?
– А чего, коли и завидно. У меня вон Валентина уж всяко посерьёзнее этих малолеток, так разе посмотрят. Им сейчас тоненьких подавай. А она, хошь и полная, но хороша. Красавица просто, а они – мимо. В воскресенье с танцев пришла – ревела в подушку. Видать, влюбилась в кого-то, а на неё и не смотрят. А я ж мать, жаль мне ее… Говорю – чего? А она молчит и ревёт.
– Ох, так как не жаль-то…, – вздохнула Наталья.
Художник — Д. Левин
Ещё и солнце не взошло, а тяпки уже ритмично постукивали о плотную землю. На большом колхозном поле они вдвоем пололи морковь. Привычно взяли по два рядка, разряжали в наклонку, били землю тяпками. Так в разговорах работа шла быстрее. Поэтому друг друга ждали, не обгоняли. То молчали, а то говорили безостановочно.
– Ты пырей-то подальше, за межу кидай, – говорит Лида, – А то, как бы не задожжило, примется ведь, живучий, собака.
– Да где там! Сколько уж ждём этого дождя, а он вечером поманит, небо заволокет, ан – нет. Мимо нас все …
– Ох, и не говори. Лью- лью огород. Вчера все руки повыдергала.
– А Валентина-то помогает?
– Так она… приболела, живот на днях болел. Нельзя ей с ведрами-то.
– Балуешь ты ее. Мне Полька моя с Витькой вчера сами все полили. Хоть и экзамены у нее. Он таскает, а она разливает. Быстренько управились.
– Так нет у нас такого вот Витьки. Чувства у него к Польке-то твоей давние, как ни крути, а она …
Лидия оборвалась на полуслове
– Ну, договаривай уж, раз начала…, – спокойно попросила Наталья.
– А то сама не знаешь. Ты поглядывай. Девки нынче… А то будет, как у Новиковых – народили и сами не знают от кого. Нинку спрашиваю – а чье дитя-то? А она как фыркнет – «Наше! Чье ещё!»
– А тебе, Лид, вот надо спросить. Знаешь же, что нет отца, а все равно Л..
– А чтоб и не спросить-то? Мой язык – хочу и спрашиваю. Кто мне указ-то!
Они замолчали, только тяпки и слышно.
– Ну, встало солнышко. Опять жару жди. Передохнем может? – предложила Лидия.
– Давай уж до ёлок хошь, половина будет. А то жара повалит.
Первая половина рядка всегда шла тяжелее. Глянешь вперёд – ох сколько впереди, кажется и не утопаешь, а как конец близок, так и силы появляются.
– Вон Кира появилась, тоже начала. Надо заметить, какие ряды идёт, а то опять Михалыч спросит, а мы и не знаем, навырывает…
– Да ладно тебе, главное – мы чистенько идём. Смотри там у тебя …
– Чего? – Лидия вернулась, порвала траву, махнула рукой, – Да нормально. Спина чего-то. Это, наверное, со вчерашнего полива. И верно надо Вальку подключать. Только ведь жалко их, девок-то. Хочется, чтоб хоть они, не как мы… денно и нощно…
– А чего у них поменяется? Ничего. Все также и будет, – как-то нервно высказала Наталья.
– Чего ты? На свою что ли злишься?
– Даэ, – Наталья махнула рукой.
– Видела её вчерась. Иду из магазина, а они из Ивантеевки на велике катят. Максимка твою – на раме, как свойную. Будто всегда там сидела… Гитара на спине, а твоя – на раме. Комплект.
– Ну, конечно, как тебе не углядеть? Чай, тоже решила, что внуков тешкать скоро буду.
– А чего б и не потешкать, коли замуж возьмёт.
– Клав, ну, какой еще «замуж», школьница же. В институт собралась.
– Вот и я говорю. Да и Максимка-то не из тех, кто прям готов жениться, покуралесит ещё. Шалопай совсем. Макаровну жалко, совсем вон черная ходит, кроме Максимки – ещё двое. А муж такой же вот был. Свекровка моя говорит – только детей делать и приезжал, а сейчас и вообще пропал. Умер, говорят. Жаль её, потяни-ка троих одна-то… А этот, нет бы матери помочь, все на гитаре своей брянчит на танцах. Ума-то нет.
– А мне, Лид, так Полинку жалко, не могу. Тут смотрю из окна, а они идут, провожаются, значит. Он её, как собачонку, за шкирку хвать и ведёт так, а она к нему прям вся тянется, глазенки открыты. И чувствую я ее, ведь чувствую, что влюбилась, что сердечко, глядя на него, замирает. А он идёт, сигарету в зубах крутит, а она, вроде как, ему принадлежит. Так бы и убила, шарахнула б тяпкой.
– Ох, горе с ними. На него все девки зыркают, поет уж больно хорошо. Все повлюблялись, – кивала Лида, орудуя тяпкой.
– Говорю, говорю ей …а она – мы друзья, просто. Да какие там – друзья! Вижу же. А она, ты ж знаешь, отличница, умница у меня, в мединститут собралась подавать. А он и восьмилетки не кончил, болван болваном. А кто такой-то, чтоб моя Полька его полюбила? Кто? – Наталья разогнулась, последние слова сказала громко – накипело, – Думаю, к Макаровне что ль сходить, чтоб поговорила с ним…
– Да разе он послушает мать? Макаровна ж тихая, бессловесная. А он шпыняет её. Не-ет. Коли Полька сама не захочет, так и не бросит его.
– Вот и злюсь, а ты говоришь … Не слушают нас, а потом локти кусать будут. А Витька … Уж лучше б Витька …
– Помнится, и его ты гоняла.
– Го-оняла. Прилип к Польке. С маленьких же всё вместе, по-соседски. А мы ж для своих-то лучшей судьбы хотим. Поэтому и говорю – ничего у них не поменяется, Лид, будут жить, как мы жили, и ошибки такие же совершать будут, не хотят на чужих-то учиться, на материнских. Зло порой берет.
– Ох! Елки-то прошли. Пойдем в тенек, передохнем.
Аккуратно перешагивая не полотые рядки, они направились под ёлки.
Лида сняла платок, отерла им красное лицо.
– Уф, жарища. И когда ж польет-то? Земля прям каменная. Поли не поли, не вырастет ничего. Сколько это водищи надо, чтоб все полить.
– Ты «поли, да польет», а у меня все мысли о Польке моей. Лето у неё такое решающее, а она вот влюбилась. Хоть бы поступила, да уехала уж. Там и забудет о нем.
– Да, большие детки – большие бедки. А я, Наташ, тоже пожалуюсь. Твоя хоть учиться хочет, а моя – ничего не хочет вообще. Училась с тройками, чего говорить. Говорю – в техникум иди, так она – не хочу. На ферме только два месяца продержалась, тяжело там, я и сама хотела, чтоб уволилась она. А теперь вот лежит себе на диване – телевизор мучает.
– Так а чего дальше-то думает?
– Я и сама не пойму. Поругались сильно, так уж на эту тему и не говорим больше. Кажется мне, ждёт она чуда – то ли принца на белом коне, то ли мешка с деньгами с небес. Только принцы-то не приезжают к стокиллограммовым, а она все толще и толще. Не влазит ни во что. И говорить бесполезно… Ох…
– Вот и пойми их. А моя уж больно активна. И в общественных делах, и в учебе, и на танцы вот теперь с этим Максимом, пропади он, повадилась… Чего ждать?
– А моя недавно – новые джинсы ей, не влезает в старые. Говорю – зачем? Грехи на толстый зад искать? Так губы надула. Я ей так и сказала: коли что случится, пеняй только на себя. От меня никакой помощи не жди. Так и знай.
– Да что ты, Лид. Разве не поможем, случись чего? Все равно помогать кинемся.
– Неет! Вот помяни мое слово! Я сказала – нет, значит – нет. Коли в подоле, али ещё чего, избавь меня от позора, езжай куда хошь, но чтоб в деревне такого и не видели. Хватит у нас таких вертихвосток. Моя уж точно не из их числа, – Лида говорила уверенно, потом вздохнула, – Да и худеть ей надо, а то вообще никто не взглянет, старой девой останется.
– Да молодая ещё совсем, выскочит и она. Погоди чуток. Мне б моя хоть не спешила, хоть бы выучилась. Так хочу, чтоб она врачом стала, Лид. Мечтаю…
– О, смотри-ка, Макаровна с девчонкой своей пришла, как её, с Ксюхой. Поздновато, жара уж. Чего-то совсем она исхудала.
Они закончили свои рядки, разогнули спины.
– Ох! Поем сейчас и завалюсь, хорошо, что пораньше пришли.
Наталья смотрела на поле. Сейчас оно уже наполнилось цветастыми платьями и платками. Многие только начинали свою норму, кто-то дошел до середины.
– Лид, ты поди, а я … я Макаровне помогу. Пойду навстречу. Не нравится она мне. Вон, сидя на коленях уж полет.
– А тебе-то чего? Она с тобой не поделится зарплатой. А коли думаешь, на сына повлияет, так это – зря. Не надейсь.
– Да нет. Я не поэтому, просто помогу, да и все. Ты иди.
– Ну, как знашь. Хочешь спину гнуть на тетю, так гни. А я свою уж не могу. Норму выполнила. Пошла я.
***
Прошел ровно год.
– Ох, сыро-то как! А помнишь в том году от сухоты страдали. Приходили в рань страшную, чтоб до пекла. А теперь, наоборот, ждём, чтоб просушило после ночи. На этом же поле морковка росла, а нынче свекла, все полегче, – Лидия осматривала фронт предстоящих работ.
– Да не скажи, сейчас калоши как налипнут, будем тащить, – ходила по меже Наталья.
– И то верно. Ну, где наша не пропадала, – Лидия наклонилась над рядком, начала рвать высокую траву, из под которой и не видно уж было свеклы.
Столько всего поменялось за этот год, а прополка совхозных полей осталась прополкой, никуда от этого не убежишь. И вот они опять здесь с Натальей.
– Лид, мне дети сказали такие машины уж есть, сами полют. Может скоро и у нас появятся?
– Ага! Жди… Это что за машины такие? Как они увидят-то – чего полоть, а чего – оставить. Враки все это. Не верю я.
– А я верю. Не все ж нам спины гнуть.
– Ну, спины наши на то и рождены, наверное. Некоторые вон сами себе на спину понавешали и тянут.
– Меня имеешь в виду, – Наталья вырывала рослый сорняк.
– Да и тебя. Чего, не права я что ль?
Наталья вздохнула.
– Так ведь как иначе-то, Лид? Я ж дочке помогаю, хочу, чтоб выучилась она, доктором стала.
– Ума у тебя нет, да и у нее, раз на мать такого понавешала. Это ж надо! Двоих чужих детей, которые никому не нужны, даже брату родному.
Наталья молчала. Столько уж переговорено на эту тему, что и слушать надоело. А что ей было делать?
Полинка в институт медицинский поступила. Радости было немеряно. А осенью за Максима замуж собралась. Он тоже в город пермь перебрался, играл там в кафе на вечеринках и свадьбах, тем и зарабатывал.
Полинка-то порядочная – сказала, что жить с ним без брака не будет. Вот и поженили их.
Да только Максик недолго вместе с ней пожил, нашел работу на море, да и уехал. Сказал – заработает и вернётся, но пропал, ни привета, ни ответа. Хоть вроде и не пляжный сезон.
Наталья сначала испугалась за дочку, а потом подумала – а чего бояться-то, непутный он, сразу ясно было. Тем более дочка сказала, что детей они не планировали пока. Учится она хорошо, на стипендию даже. Может посмотрит на такого муженька, да и разведется. Мало ли неудачных браков.
Тем временем у Лидии дочь Валентина тоже уехала. Лида сказала – к дядьке в Саратов. Учится мол на воспитателя детсада там. Только вот говорила она об этом не как обычно – хвастливо и словоохотливо, а как-то уж очень неохотно.
А у Натальи от своих проблем голова кругом. Вернее – от дочкиных.
Умерла Макаровна, свекровь Полинки. Говорят, уж давно болела, недаром худела и чернела лицом. Максима нет. И где его искать – и жена не знает. Хоронили сами. Полинка осунулась. Остались Ксения и Алёшка, несовершеннолетние брат и сестра её мужа.
Вся деревня шепчется – куда теперь детей? Сироты… А Полинка даже не сомневается, опеку оформить хочет, институт бросить. Иначе не дадут – дохода нет.
А Наталья так мечтала, что дочь на доктора выучится! Махнула рукой и написала заявление на опеку сама. Поняла уж, Полинка не отступится, не сдаст брата и сестру официального мужа в детский дом. Ксюшке уже к тому времени четырнадцатый шёл, а Алешке только девять.
Так и появились у Натальи ещё двое опекаемых. Считай – двое детей.
– Ума у тебя нет, да и у нее, раз на мать такого понавешала. Это ж надо! Двоих чужих детей, которые никому не нужны, даже брату родному.
Наталья молчала, пололи какое-то время молча.
– Вчера ноги так ныли, так ныли, и поховать куда не знала, – первой заговорила Лидия, глядя на хмурившееся небо, – Видно опять дождь будет.
– Да уж сколько можно, еле в поле выползли. В середине точно увязнем.
– А я гляжу – какие нынче, Лид, резики-то появились – с рисунком. Смотрю у Новиковых малой-то уж бегает вовсю, а на сапожках – цветы оранжевые. Надо же.
– Да. Мы Ксюше такие взяли. Только с фиолетовыми цветами.
– Ох. Вот у вас теперь заботушка, чужих детей ведь и одеть надо. А о Максике-то слышно чего?
– Нет, – вздохнула Наталья, – Не пишет, как забыл совсем. Говорю Польке – подай на развод. Ну что ты! Говорит, вернётся, там и решат. Так ведь скоро полгода, как ни слуху ни духу. Уж мать похоронили, а он…
Лидия слушала внимательно, ничего не говорила. Наталья даже посмотрела на неё – не похоже было, чтоб такое она не прокомментировала. Но Лидия аккуратно примяла землю вокруг молодой свеклинки, промолчала.
И Наталья продолжила.
– А Полинка – молодец. Так ей учиться нравится. Латынь учит. Представляешь? А там… Ох, тру-удно. Ночи напролет учит и учит… Мечтает летнюю сессию на повышенную стипендию сдать.
– Понятно. Чужие дети на матери висят, деньги-то нужны. Как Вы только управляетесь, как хватает-то?
– А кто тебе сказал, что хватает? Не хватает, конечно. Сейчас вон у Веры в долг до зарплаты взяла, у неё Витька прям хорошо зарабатывать начал, свое дело организовал, печки на новых дачах с ребятами кладут. Ксюшка уж на ферме договорилась, хочет подработать летом. А я говорю – куда? Ей же поступать в этом году после восьмилетки, готовиться надо. А она ни в какую, говорит – все успеет. И правда, успевает, Лид. Такая спорая на дела! Я Феньку-то только утром и дою, остальное– Ксюшка. И Алешку заставляет, он весь огород перекопал нынче. Понимают, что в детдом бы попали … жалеют меня.
– Ну ты, Наташ, хошь сколько хвастай, а не поверю. Прям испомогались, ага! Никогда я тебя не пойму – зачем себе такой хомут повесила? Я б ни в жись… Ещё чего, чужих рОстить!
– А своих? – вырвалось у Натальи, до того чего-то зло её взяло.
– А что своих? – Лидия разогнулась, посмотрела на Наталью, – Что ты имеешь в виду?
– Да ничего. Так.
– Да уж договаривай…
– Ну, где Валька-то твоя?
– Работает у тетки. Говорила же я. И я копейки не считаю, никого не рОщу, сама она там. Вот и пусть – сама. Нечего на матери висеть.
Наталья молчала.
– Чего молчишь-то? Что ли говорят чего про Вальку-то мою? Коли подруга ты мне, так расскажи, – голос Лидии дрогнул.
Руки Лидии работали тщательно и быстро, а сама вся в напряжении, вся превращена в слух. Так и чувствовалось, что в каждой её клеточке сейчас ожидание Натальиного ответа.
Но Наталья не решалась озвучить то, что знала она давно, что знала вся деревня. И, как водится, не ведала об этих всеобщих пересудах лишь сама обсуждаемая.
– Да ничего не говорят, – но врать Наталья не умела, глаза отвела, отвернулась, да и интонация подвела.
Лида это почувствовала сразу. Она в себе так долго носила эту боль и позор этот, что сейчас натянутые нервы вдруг сдали, и она вдохнула глубоко, всхлипнула и вдруг разревелась.
– Ты чего, Лид, чего ты? – Наталья бросилась к подруге.
Лидия уселась на гору выдранной травы, закрыла лицо обеими руками, плакала безутешно.
– Ой, Наташ, ой, Наташ, ведь внук у меня есть, вну-у-ук. Родила ведь Валька-то, родила-а-а.
– Ну, и чего реветь-то? Чего? Родила и родила.
Лидия утерла лицо, глянула на Наталью.
– Как чего? Как чего? Без мужа, нагуляла…
– Ну, твой же внук. Твой. Да и знаю я, Лид, все уж знают.
Лидия махом перестала рыдать, выпучила глаза:
– Как знают?
– Да так. Мне ещё весной прошлой сказали, что Валентина, мол, твоя – беременная. А я думала – врут. Ты ж сама мне тогда на моркови-то, на прополке прошлой, сказала, что она толстеет просто. Вот я и решила, что из-за этого и сплетни. Люди ж как – толстеет, значит беременна.
– Так ведь я на моркови-то и сама не знала, Наташ. Тоже думала – ест много да лежит. А она… Она ж мне не говорила ничего. А потом – уж вижу… Говорю – давай в больницу скорей, а она – уж была, мол, поздно, рожать скоро. А я напугалась – жуть. Вот и отправила её в Саратов. Там Колькин брат.
– Так а сейчас-то она как, Лид?
– Не знаю ниче! И знать не хочу! Знаю – родила сыночка, написал Игнат. А я не ответила. Вот сама нагуляла, пусть сама и крутится. Думать надо башкой, а не этим местом. Правда, денег чуток отправляю каждый месяц, вот и все.
– А звать как внука?
– Говорю же – не знаю. Мне такая обуза на шею не нужна. Я ещё и сама не старуха, пожить хочу нормально.
Наталья хлопала глазами, слушая такие речи…
Валентина утерла заплаканные глаза оттянутым рукавом и начала сосредоточенно работать тяпкой.
– А чего в деревне говорят? Чай, осуждают, да? Насочиняли кумушки. Вальку кастят…
– Да пообсуждали месяцок, да теперь уж и забыли. У нас всегда так, пока свежа новость – интересна, а потом… Вон, у Новиковых-то, обсуждали — осуждали, а Оксана хорошо как живёт – замуж вышла, уж второго ждёт. И ничего плохого, что сынок подрастает. Муж ее новый, смотрю, таскается с ним, как со своим.
– Да и хорошего ничего. До поры до времени все это. Я так думаю.
– Ли-ид, а как сердце-то не болит? Как это – не знать, как внук родной растет? Как не помочь?
– Эх! – Лидия бросила тяпку, – Сердобольные уж все больно. Али я ей не говорила, что выгоню, коли в подоле принесет? Говорила! Ещё как говорила! А она! Вот и пусть! Позора мне такого сделала, как теперь людям в глаза-то смотреть! Вот ты сейчас сказала, что знают все, как я теперь смотреть-то на всех буду?
– Чего кричишь-то? Тяпка не виновата. Ты ж сама и скрывала, врала, а теперь, конечно, стыдно. Стыдно, что врала всем.
– Вот ты гадина, Наташ! Я тебе, как человеку, открылась, а ты …
– Ох! Не поймёшь ты никак, Лидия. Перемешалось все у тебя в голове. Не поймёшь чего и стыдишься: то ли того, что дочка без мужа родила, то ли вранья своего. А я так думаю – то, что ты теперь знаешь,что всем известно давно, должно б с дочкой тебя помирить. Наплевать на людей-то, поговорят да забудут. Но внук же …
– Да пошла ты в баню со своими нравоучениями.
Лидия начала работать со злой остервенелостью, пошла по рядку быстрее, перегнала Наталью далеко. В поле были они уже не одни, работали и другие женщины.
А через некоторое время к Наталье присоединилась Ксюша, прибежала после школы. Работала споро, ловко. И Лидию они догнали и обошли. Тучи заволакивали, вот-вот дождь.
– Теть Лид, мы сейчас дойдем свое, я и Вам подмогну, а то как бы не ливануло.
Лидия обиженно молчала.
Они дошли свои рядки и пошли навстречу Лидии. Успели как раз до дождя.
– Бежим домой? – предложила Ксюшка.
– Да где уж нам, пошли лучше под навесом переждем, – махнула Наталья.
– Неё, мне на кружок ещё, я побегла…, – Ксюшка закрыла голову кофтой и понеслась, только пятки сверкали.
– Вот сумасшедшая, – Наталья вслед смотрела с любовью.
Они с Лидией спрятались под навесом в конце поля, туда же сбежались и другие бабоньки. Все шутили, смеялись, и только Лидия стояла в стороне одиноко.
– Чего это с Лидкой-то? Всегда балагурила… Уж не заболела ль, – спросила Серафима.
– Не знаю, – пожала плечами Наталья.
– Лид, подь к нам, чего ты там?
Та отвернулась.
Дождь стучал по лопухам вокруг навеса крупно и резво, то нарастал, а то спадал. Ясно было, что прополка окончена, но даже, чтоб дойти до домов, нужно было переждать ливень. Где-то вдали уже прояснялось.
Наталья не удержалась, подошла к Лидии.
– Лид, прости, коли что. Не хотела я обижать-то тебя.
– Да ладно ть. Я и не на тебя, на себя обижена. Думаешь, я по Вальке не скучаю, думаешь, я каменная? Вою ночами в подушку, как белуга. Совсем я одна, никому не нужная.
– Так ведь всё исправить можно, Лид. Напиши ей, или вон из села на переговоры вызови телеграммой.
– А я думаю – поехать может, а?
– О! Ещё б лучше. Поехала б, посмотрела – как там они, смотришь, и забрала б.
Лидия оглянулась на баб, помялась, а потом глубоко вздохнула и направилась к ним.
– Обманывала я вас, бабоньки. Простите. Моя Валюха внука мне родила, растет уж. Вот дела какие.
Прекратились разговоры, повисла тишина под навесом, даже дождь притих, застыли капли в удивлении такому признанию.
– Так поздравляем, Лид, чего там. Догадались уж мы давно…, – протянул кто-то напевно.
– А как звать-то внука?
– Не знаю, – Лидия опустила глаза, но потом посмотрела на всех, – Вот у Михалыча отпрошусь, поеду и всё узнаю. Как думаете, отпустит?
– Отпустит, раз за внуком. А коли не будет отпускать, ты нам скажи, мы его быстро обработаем, так обработаем, мало не покажется…
Бабоньки уже хохотали, представляли способы «обработки» председателя.
***
Прошел ещё год.
– Славно как сегодня, прохладненько, – Лидия держала на руках двухлетнего внука.
– Да и земля внутри влажная, трава хорошо дерется, глянь-ко.
– Да, только много ль я наполю с ним? – Лидия тряхнула внука, – Сейчас одеяло постелю, игрушек брошу, поглядим. Вот как назло сегодня Вальке на это собеседование. Может и правда в магазин возьмут в новый. А? Как думаешь, Наташ, возьмут?
– А чего б не взять-то? Конечно, возьмут. А за Егорку не беспокойся, скоро Ксюха прибежит.
Они усадили малыша и встали на рядки морковные. В этом году здесь опять была морковка. Нынче была она на радость – хороша.
– Вчера мне Полька звонила. Представляешь, Лид, они направления врачебные выбирали. Будет она педиатром. Если все сбудется, сюда, в поселковую больницу приедет, деток будет лечить. Ксюшка смеётся, говорит, к ней медсестрой проситься будет, тоже уж первый курс, считай, кончила.
– Так братика-то старшего и не видела, да? – спросила Лида.
– Не-ет. Он тогда ведь только в город приехал, осенью-то. Полина ему о матери скорей сообщать, о том, что могилу пора устанавливать, о сестре и брате, а он … В общем, только не сказал – да пошли они все… Но по нему видно ж было, что безразлично ему это. Души-то нет. Полина сразу на развод подала, вещи собрала и выставила. Они уж у неё в общежитии были в студенческом, вещи-то его. Да говорила я тебе.
– Да уж, тот ещё тип. Ему все безразличны.
– Вот-вот. А Поля уж наслушалась от Ксюши о братце. Он и на мать руку подымал, грубил. Ксюшка говорит, что он её и свел в могилу.
– Да ты что! Вот стервец! – Лидия остановилась в прополке, ещё долго вздыхала, удивлялась, – А с Витькой-то, с Витькой у них чего?
– Так чего, – Наталья заулыбалась, – Он как в город перебрался, так и встречаются. В кино ходят, в библиотеку она его затянула. А он, говорит, теперь больше её там готов сидеть. Она-то учит все, а он романы читает. Оказался большим любителем чтения. Смеётся, Полька-то, говорит – теперь она его ждёт в библиотеке.
– Вот и хорошо! Так ладненько все. И денежный парень-то оказался. Вон какое дело развернул, теперь уж у него и работники. Ты ж поди, кто б мог подумать …Витька — начальник.
Лидия оглянулась, Егорка удрал с одеяла в кусты. Там он чувствовал себя вполне вольготно.
– От ты, горе мое! Уколется ведь, – мягко зашаркали по траве торопливые ноги, Лидия побежала за Егоркой.
Но он поднял рев, в кустах ему было интереснее.
– Вот, играй тут, не смей уходить, – раздается голос Лидии.
Но сколько она не усаживала внука на одеяло, он через минуту уматывал к кустам и перелеску, и бабке приходилось бежать за ним. Он капризничал и вредничал, прямо беда. Работа встала.
И тут, к радости женщин, из перелеска показались Ксюшка и Алешка. Алексей встал на рядки и погнал прополку вперед, оставляя женщинам отрезки. Ксюша занялась Егоркой.
То и дело оглядывались они на звонкий заливистый его смех.
– Ох, и любит вашего Егорку Ксюха, каждый раз спрашивает – как он там? Вон как заливается, – улыбалась Наталья.
– Чай, родная кровь… – выдохнула Лида, тяжело вытянув пырей, и тут же охнула от того, что сказала.
– В смысле? В каком смысле родная кровь, Лид?
Лидия встала в полный рост, посмотрела на Наталью, махнула рукой с пыреем.
– Это ж надо, Наташ, вот те крест, не хотела говорить. Чего вылетело-то! Такая я … Ты, Наташ, прости нас. Не хочу я с тобой отношения-то портить, хоть и характер у меня…. Только ты его и терпишь. Святая ты…
– Лид, чего родная-то? Поясни, наконец…
– Валька-то моя, от твоего бывшего зятя родила, от гниды этой – от Максима. Ну ещё за полгода до женитьбы их с Полиной у них было-то. У него-то по-пьяни. Вот такие дела…
Наталья молчала, смотрела на Лидию, а та говорила, как оправдывалась:
– Я ж говорила тебе, намекала, что тварюга он. Да и ты его не любила, да. Но я ж и про Вальку-то тогда скрывала, как я могла сказать-то в открытую про его?
– А ведь, если б сказала, Лид, Полька б не пошла за него, жизнь бы себе не портила. Она ж у меня, сама знаешь, правдолюбка.
– Да я уж и сама себя вся изругала, за те дела… Дура — я. Прости, Наташ.
– А Максим-то, он-то знает, что у него дитя растет?
– Зна-ает. Не признал. От алиментов и скрывался, сволочь. Мать не похоронил, брата с сестрой на Польку, считай, кинул, дитя свое не признал. Такой он. Наташ. Считай из-за одной гниды три семьи пострадали: и там Макаровна с ним билась, и к нам влез, и к вам, – она помолчала, – Да и я хороша…чего уж тут, – Лидия прикрылась локтем и заплакала.
Наталья стояла, смотрела куда-то вдаль, думала. А потом перевела глаза на Лидию.
– Но есть в этом и плюс, Лид, не плачь.
– Да какой тут плюс? – сквозь слёзы прошелестела Лидия.
Наталья подошла ближе.
– Ну, были мы просто подругами, а теперь, считай, родня.
Лидия опустила руку, поморгала, хлюпнула носом.
– И что ты за человек, Наталья. Везде у тебя плюсы. И как же я тебя люблю!
С края морковного поля раздался ворчливый Алешкин окрик:
– Эй, вы там работать собираетесь? Или я один тут…
С другого края – заливистый детский смех.
И опять весело застучали тяпки. Хорошая весна случилась, урожайная.