-Шурка! Ну, где ты там! – Наталья барабанила по железному забору толстой, специально хранимой для этого на крыльце, палкой.
Стальные листы гудели, разливая звук, словно волны, по новенькому, недавно справленному забору.
-Шурка! Я больше ждать не буду, уйду! – женщина, отряхнув соринки, прилипшие к стареньким, неопределенно- синего цвета брюкам, нахмурилась и, бросив палку в траву, направилась по тропинке к своему дому.
-Да иду я! Иду, не ори! – ответили вдруг из-за забора. – Будильник сломался. Я сейчас!
-Идет она, идет… — ворчала Наталья, скинув на дощатый пол крыльца резиновые сапоги и пытаясь всунуть ноги в ботинки. Но ноги опять отекли, и обувь никак не хотела налезать.
-Да что ж это такое! – причитала Наташа. – Ну, что ни день, то что-то да не так!
Александра, старшая сестра Натальи, в это время уже ловко просунула руку между досточками калитки, скинула крючок и, толкнув дверцу ногой, зашла внутрь.
Калитка жалобно заскрипела, зовя хозяйку в заступницы, а потом, вдруг с тихим стоном ухнулась в высокую, иссушенную солнцем траву.
-Наташ, я тебе там калитку сломала, — женщина виновато поправляла косынку. – Так я, это, я потом починю. Вернемся, и починю.
-Ну, Сашка! Ну, балерина! – незло ругалась сестра. – Починит она… Помоги мне лучше!
-Что?
-Воды в тазу, что ли, принеси. Ноги буду холодить.
-Зачем? – Александра деловито прошла на крыльцо, доедая смородинку, сорванную с куста прямо с веточкой. Ягодки, словно маленькие бусинки, еще мокрые от утренней росы, блестящие, с черной маковкой, крепко сидели на тонкой, зеленой ножке.
-Не созрела еще! Фу, кислятина! – приговаривала женщина, но ягоды доела, все до одной. Так их с сестрой учил дед Трофим.
Бывало, набегаются девочки по саду, принесут горсточки красновато-белесой смородинки, сядут на лавке и, морщась, пробуют ее на вкус.
-Нет, у меня кислая! – скажет Наташа.
-И у меня! – вторит ей Саша. – Надо выкинуть!
-Нет, деда заругает!
-А, давай, в травку, и не заметит!
Дед Трофим качал головой.
-Ну, девки! Ну, я вам покажу, «в травку»! А, ну, неси урожай сюды!
Девочки послушно складывали в ладошки сорванные веточки с горящими красноватым светом ягодками и шли к Трофиму.
-Положите на тарелку. Ох, ну, говорил же я вам, рано. Через неделю надо рвать, а вы…
Девочки стояли, молча опустив головы, и кивали.
-Ладно. А, ну, считай, кто сколько семечек разглядит! – старик брал веточку и подносил ее к солнечному лучу. Ягодки вспыхивали алым бисером, а внутри, сбившись в маленький комок, прятались семечки.
-У меня три! – прищурившись, говорила Саша.
— А у меня пять! – победно отвечала Наташа.
-Врешь! Ты придумала! – девочки, сталкиваясь головами, смотрели на смородинку, висящую на веточке, и шепотом считали семечки.
-Точно…Пять… Деда! Она выиграла, — вздыхала Александра.
-Ну, и хорошо! Каждое семечко – это сила, девочки! Земли, солнышка, ветра… Кустик рос, рос, вот и вырос, и принарядился ягодками. Дайте ему, как следует, покрасоваться, не рвите ягодки так рано. А уж сорвали, так съешьте, всё ж витамины. Наташа выиграла, пусть первая и ест.
Морщились, кривились детские ротики, но зато потом девочки никогда не рвали урожай раньше, чем было нужно.
Давно уже не было деда Трофима, а сад все жил, доставшись в наследство двум сестрам…
…-Неси воду, говорю! – Наташа пыхтела, притоптывала, но ботинки никак не желали налезать на ногу.
-Да несу, горе мое, — Александра спустилась по ступенькам, плеснула из бочки холодной, ломящей пальцы, воды в таз и осторожно поднялась обратно. – Вот.
-Ставь, — велела Наталья.
-Может. Не надо, а? Натусик, застудишь вены…
-А в чем мне идти? Босиком?
Женщина, закусив губу, опустила натруженные, с выступающими косточками ступни, задохнулась от неожиданного холода, добежавшего, казалось, до самого сердца, потом пошевелила пальцами и улыбнулась.
-Вот, зато, как человек, поеду. Митенька любил, чтоб я хорошо выглядела.
Митя, муж Наташи, смотрел на нее с фотографии, через занавешенное кружевными шторками окошко. Фотокарточка выцвела, пожелтела, но Митя все также улыбался, хитро щурясь от солнца…
…Наталья выскочила замуж почти сразу же после школы. Александра отговаривала ее, ругала, но Наташка никого не хотела слушать. Митя, парень старше нее на пять лет, навсегда, одним махом, впечатался в сердце, вспахав в нем пшеничное, золотисто- теплое, с нежными, усатенькими колосками, поле любви.
Так и прожили Митя с Наткой в дедовом доме, третьем по улице, если считать от березовой рощи. И ругались, и мирились, и детей нянчили – все вместе. Митя был покладистый, мягкий, на Наташу всегда смотрел так, словно не может наглядеться. Так и умер у нее на руках, отказавшись ехать в больницу.
-Я лучше с тобой, Натуся, — шептал он. – Не гони, я тихо…
Александра, не желая жить в одной избе с сестрой, обивала пороги председательского дома.
-Степан Петрович! Ну, отдайте вы мне Обуховский дом! Нет из них уж никого, точно вам говорю!
Обуховы владели когда-то участком рядом с дедом Трофимом. Добротный, с гордо торчащей трубой от большой печи, дом давно пустовал. Ставни, прогнив и отвалившись от сдерживающих их крючков, скрипели на ветру, земля заросла сорняками, крыв ровные грядки и красивые, теснящиеся вдоль дорожек, кустики флоксов.
Наташа и Саша часто мечтали, как было бы хорошо, если бы заброшенный дом стал Сашкиным, как хорошо жить рядом, ходить друг к другу в гости и сидеть вечером на лавке у калитки, считая звезды, ныряющие в серебристую ленту реки…
Но председатель упирался.
-Ты, Саша, меня на преступление не толкай! Я тебе дом отдам, а Обуховы заявятся, и что?
-Не знаю, — честно пожимала плечами молодая женщина. – Ну, может, я куплю…
-Купит она! Придумала! – председатель сердито откидывал стопку газет, лежащих на столе и, встав, долго смотрел в окно.
— Ну, пожалуйста… — Александра чувствовала, что осталось чуть-чуть, и дело выгорит. – Давайте, я их поищу, а, если не найдутся, то дом мой. А?
-Ладно…
Александра послала запрос, ей ответили, что Обухов, тот самый, что владеет домом и участком, давно живет в городе, что заведует он кафедрой патологоанатомии в каком-то институте.
Александра, взяв у сестры самое красивое платье, бусики и закрутив густые, тяжелые косы в тугие рогалики, отправилась в город.
-Вы к кому? – строго спросила вахтерша у незнакомки.
-Я к Обухову, — скромно ответила Саша.
Женщина за вахтерским столом осмотрела ее с головы до ног, потом что-то записала в журнале и кивнула на лестницу.
-Идите. Халат наденьте. Вам в подвал. Роман Николаевич сейчас там. Пятая дверь.
-В подвал? В халате?– испуганно переспросила гостья. – Он там… Он их там…
-Не мешайте мне работать! – рассердилась вахтерша. – Идёте вы? Идёте, или нет?
-Иду! Иду! – Саша вздохнула и отправилась по лестнице в саму, как ей казалось, преисподнюю. Вот сейчас закончатся ступеньки, и она увидит этого Обухова и его патологоанатомическую кафедру, так сказать, во всей красе…
Саша отсчитала двери, зажмурилась и постучала.
-Да! – грозный рык заставил ее подскочить. – Да, Пантелеев, ты? Иди, посмотри, что я нашел! Такой печени ты не видел никогда!
-Нет, это я, — робко зашла внутрь помещения Александра, бросила быстрый взгляд на Романа Николаевича в белом халате, марлевой повязке и перчатках, на то, что лежало перед ним, и поплыла… Плыла она по ярко-зеленому полю с солнышками-ромашками, с звенящими соловьиными переливами колокольчиками, с трескотней кузнечиков где-то совсем близко, под босыми ногами… А по щекам все хлестали и хлестали неведомо откуда взявшиеся березовые веточки…
-Барышня! Да, барышня, в конце концов! – Саша открыла глаза и поняла, что это не веточки, это руки Романа Николаевича больно касаются ее щек, что он наклонился над ней, а она, нелепо раскинув руки, растянулась на кафельном полу.
-Ой, извините, я просто растерялась…
Александра одернула юбку, поправила съехавшие набок рогалики кос и быстро встала. Потом снова увидела, «что же там нашел Обухов», и чем он хотел похвастаться перед коллегой, ее замутило.
-Знаете, что, — Роман распахнул дверь и вытолкал гостью в коридор. – Давайте начнем сначала. Вы к кому, и кто вы вообще? Аспирантка? Студентка?
-Нет, я просто Александра Егорова. Я по поводу вашего дома в деревне.
-Дома? А, дома…
Рома сел на скамейку, почесал затылок и улыбнулся.
-А что с домом? Я и забыл про него…
-Я хочу у вас его забрать, — выпалила Саша. – Мы с сестрой рядом живем. Она замуж вышла, я не хочу с ними жить. Отдайте мне ваш дом! – А потом жалобно добавила:
-Пожалуйста….
-Отдать? Просто вот так отдать? – поджал губы Роман. – Ну, уж нет.
-Продайте! У меня есть сбережения, в конце концов, я Наткину корову продам. Сколько вы хотите?
— Сколько? – внимательно рассматривая странную девушку, протянул Роман. – Я хочу троих детей. Желательно, разного пола. Ну, в смысле, вы понимаете…
Он запустил руку в копну своих белобрысых волос и вздохнул.
-Я ничего не понимаю. Где я вам возьму детей? Зачем? – Александра гордо вскинула голову. – Я вам деньги предлагаю!
-Детей вы мне родите. Наша свадьба будет в августе, за лето я восстановлю дом и переведусь в тамошнюю поликлинику. Есть же у вас там поликлиника?
-Нет, — сокрушенно замотала головой Саша. – У нас одна машина скорой помощи на три деревни, медпункт в поселке есть, больница областная, но это далеко…
-Значит, построим поликлинику! – пожал плечами Роман…
…Через пять лет три белобрысых ребенка, две девчонки и мальчик, младшенький, ковыряли ложками кашу, сидя на добротно сколоченной верандочке, что пристроил их отец, Роман Николаевич, когда переехал в деревню, женившись на соседке, Сашеньке и распрощавшись с кафедрой в институте.
-Ну, ты даешь! – качал головой председатель. – С такого места ушел?! И куда! В нашу дыру… И что теперь?
-А теперь, Степан Петрович, будем у вас тут медицину поднимать, — усмехнулся Рома.
Нескоро, маленькими шажками пришел Роман Николаевич к постройке поликлиники, ругался с начальством, ездил на поклон к бывшим сослуживцам, но выпросил-таки себе и строителей, и материалы, и врачей….
А по вечерам сидел он на лавочке у калитки, обнимая жену, и считал звезды, быстрыми чайками кидающиеся в воду.
-Спасибо тебе, Сашка! – шептал он, уткнувшись лицом в женины косы. – Ты даже не представляешь, как мне хорошо!
Александра радостно кивала и замирала, подставив лицо поцелуям. Но тут из-за кустов выбегала орава детей.
-Фу! Мама и папа опять целуются! Фу! – галдели они, Саша быстро отстранялась от мужа и шикала на ребят. Те смеялись и, гогоча, бежали вниз по тропинке, к реке, ловить сачками упавшее в воду небо…
…Романа Николаевича Александра похоронила два года назад, долго не могла прийти в себя.
-Ну, как же я теперь, а? Наташа, как теперь?
-Как все. Живи и радуйся, вон, муж для тебя какие хоромы отгрохал, все оставил, чтоб жила ты рядом со мной еще много-много лет!
И Саша жила. Дети разлетелись по миру, а она оставалась там. Где было хорошо…
…-Ну, как, влезла? – Саша развесила полотенце на веревочке, пока сестра, натянув носки, зашнуровывала ботинки.
-Влезла. Сейчас вот только встать бы. А то что-то спину прихватило!
Кряхтя и держась за поясницу, женщина потихоньку выпрямилась и сделала несколько шагов.
-Ничего, нормально, доеду.
-Вот и хорошо. Пойдем, а то на электричку опоздаем.
Сестры, прихрамывая, медленно пошли вдоль деревни.
Тридцать два дома, магазинчик на окраине, поле, где мальчишки играли в футбол, общий колодец под нахлобученной, кривоватой крышей, столбы с торчащими на них фонарями, мычание коров, которых хозяйки выгнали попостись… Деревня жила свей простой, неспешной, незатейливой жизнью, от которой городские, иногда приезжавшие погостить у стариков, воротили носы. Парники, сколоченные из старых досок и обтянутые мутными кусками целлофана, прятали плети поникших от жары, но подмигивающих веселыми, желтыми цветочками, огурцов, темных, остролистых помидоров и хрупких, с тонкими стеблями, перцев. На грядках выставили свои бока созревающие тыквы. Их оранжевато-белые мячики-плоды, покрытые матовым воском, лежали под листами и словно бы потрескивали, раздаваясь вширь и наливаясь соком.
У кого-то бубнило радио.
-Курс доллара на сегодня…. Массовая драка… В Москве открылась выставка… Два автомобиля стоимостью…- диктор строгим голосом сообщала, что творится в мире, как живут люди, о чем переживают.
-Вот ведь, что творится! Что творится! – причитала Наталья, семеня в неудобных ботинках по пыльной, вихрящейся песком, дороге. – Вот как тут жить? А?
-А никак, ложись да помирай! – вторила ей Александра. Она только что вспомнила, что, кажется, оставила загончик с курами открытым. Теперь эти нахалки поклюют все грядки…
…Женщины успели на электричку, плюхнулись на сидения и вздохнули.
За окном мелькали двухэтажные домики старого поселка, церковь с небесно-голубым куполом, потом железная дорога взобралась на мост, внизу, унося конфетти солнечных лучиков, текла река. Неспешно, поглаживая низкие, пологие берега, она несла теплую, томную воду, отражая всё, каждый лист и цветок, каждую птицу и зверя, удваивая мир, бешено вращающийся вокруг вечного солнца.
-Сейчас бы искупаться, — Саша вздохнула. – Надо будет на озеро сходить.
-Не дойдем, — пожала плечами Наталья. – Теперь если только детей просить на машине довезти… А все заняты.
— Посмотрим. Сначала съездить надо по нашим с тобой делам…
-Да…
-Ты решила? Точно решила?
-Я? Да, — Наталья пожала плечами. – Благо, у меня не трое.
Она искоса посмотрела на сестру. Та перебирала в руках монетки, которые завалялись в кармане пиджачка, и задумчиво вздыхала.
-А если ошибемся? Надо бы их самих спросить… Я все что-то сомневаюсь…
-Не надо. Сами потом разберутся. Наше дело маленькое…
Электричка гудела, проезжая очередную станцию, потом раскрывала двери и выпускала наружу стайку пассажиров.
-Ой! Натка! Наша, наша станция-то! – Александра вскочила и потянула сестру за рукав. Та неловко просеменила по проходу, на ходу открывая сумку и что-то там нащупывая.
-Саш, я, кажется, паспорт забыла, — сказала она уже, стоя на перроне. – Ну, точно! Нет его.
-Забыла или потеряла? – сестра строго смотрела на Наталью.
-Забыла. На столе лежал, утром я его вынула из комода. И забыла в сумку-то положить. И что теперь делать?
-Нам назначено на сколько? На час дня?
-Да.
-Не успеешь туда-сюда съездить. Давай, я пока все сделаю, посмотрим, что да как, а тебя отдельно потом снарядим.
Наталья кивнула, и женщины спустились с лестницы, разглядывая номера автобусов.
-Эх, надо было к нам его пригласить. И мороки меньше… — Саша вдруг поняла, что очень хочется пить, но магазинов с продуктами поблизости не было.
-Дорого, ты же знаешь. Ничего, сами доберемся…
…Кирилл Игнатьевич, нотариус с большим стажем, сидел в кожаном кресле и не спеша пил чай. Лимон желтой кляксой плавал по поверхности, то и дело норовя попасть в рот, но мужчина только довольно причмокивал.
-Кирилл Игнатьевич! Там эти две старушенции опять приехали, — Рита заглянула в кабинет своего отца. – Впустить?
-Опять они? Ох, надоели! Третий раз все переделывают! Ладно, – он побарабанил пальцами по столешнице из красного дерева, заслуженной трудами праведными на своем важном поприще. – Проси.
Маргарита вежливо распахнула перед сестрами дверь отцовского кабинета и махнула головой, мол, можно.
Наталья взяла Сашу за руку и шагнула вперед.
-Знаете, Кирилл Игнатьевич, — с порога начала она. – Тут такое дело, я паспорт забыла. Но мы с вами уже не чужие люди, может, без него как-нибудь? Я еще один раз к вам сюда не доеду! Хотите, я вам грибочков пришлю, хотите, смородинки, яблочек? А?
-Ну, как же вы, Наталья Андреевна! Нехорошо! Не могу я без документов с вами работать! Не положено!
Можно, конечно, предложить старухе вызвать его к себе в деревню, но ехать по такой жаре ради ее плевого дела совсем не хотелось.
-Ну, прошу вас! Ноги совсем пухнуть стали, не доеду! Я, правда, дома паспорт забыла.
-Извините, не могу. А вы, Александра Андреевна, документы взяли?
-Взяла, — буркнула Саша. Ей было обидно за сестру, за то, что этот холеный, с блестящими ногтями мужчина корчит из себя важную птицу, сидя в своем прокуренном кабинете и не высовывая носа на улицу. – Вот!
-Решили, кому будем все отписывать?
-Да. В равных долях.
Наталья, как услышала слова сестры, даже руками всплеснула.
-Ты что!? Они ж переругаются у тебя!
-А меня уже не будет. Пусть хоть так встретятся, хоть друг на друга посмотрят, а то разлетелись, разъехались, только звонят иногда… Хоть бы раз навестили…Как будто и не родные вовсе!
-Значит, в равных долях…
Нотариус ловко подсунул под узловатые, в коричневых, веснушчатых пятнах, руки Александры документ.
-Подпишите. И дело с концом!
Александра Андреевна вынула из сумки очки, большие, «стрекозиные», в толстой оправе, пробежала текст глазами и поставила свою подпись.
-Я надеюсь, больше не передумаете? – поднял голову нотариус и усмехнулся, глядя на клиентку.
-Нет, не передумаю, — тихо сказала она. – Пусть сами потом решают, что и как…
Две дочери, сын… Кому завещать свое хозяйство, дом, старенький колодец на углу участка, сарай, набитый ржавыми, еще с советских времен бережно хранимыми инструментами… Кому завещать свою жизнь, спокойную, монотонно-подвижную, с надрывным криком петуха по утрам, со студеной, такой вкусной водой, что булькает в чайнике, с дровами и самоваром, с ласточкой, что свила гнездо под крышей, и мышами, вечно скребущимися где-то под половицами?…
Никому она не была уже нужна, жизнь эта. Старшая дочь, Маришка, жила за границей, домой не приезжала, только звонила, благодаря мать за то, что когда-то отпустила ее в институт иностранных языков; средняя, Полюшка, деревню не любила, вдохнув однажды городской суеты, распробовав на вкус прелесть «квартирного» существования, и проникшись любовью ко всему «цивилизованному». Оставался сын, Антоша. Не ладилась его жизнь, учиться он не хотел, хотя был рукастый, ловкий, мог бы при желании добиться больших результатов, но трудно ему было усидеть на одном месте, все куда-то спешил, торопился. Его трудовая книжка была своего рода справочником, где можно устроиться на работу рядом с местом Антошиного проживания.
Никто из детей не жил с матерью, все убежали из дома с цветастыми шторками на окнах и скрипучими дверцами старых шкафов. Что будет дальше, не напрасно ли тогда, много лет назад, Роман Обухов бросил все, уехав из города к Саше в деревню? Он уехал, а потомки снова вернулись, открестившись от прежней, захолустной жизни…
-Ну, тогда с вами мы закончили, а вас, — тут нотариус посмотрел на Наталью. – Жду в следующий четверг. Если не приедете, то последнее завещание оставляем действующим.
-Да-да! Хорошо! – Наталья поднялась и, кивнув, поспешила за сестрой.
У Наташи было два сына. Оба по профессии военные, вряд ли они, получив в наследство материнский дом, вернулись бы туда жить. Ну, если только на старости лет…Хотя их жены, которые не очень ладили с Наташей, вообще никогда не согласились бы жить в деревне. Кому же оставить в наследство свои бревенчатые хоромы?…
… Обратно сестры ехали молча. Отчего-то было грустно, то ли от того, что старость, некрасивая, дышащая слабостью и немощью, неотступно следовала за каждой из них, заставляя смиренно ждать грядущего небытия, то ли от того, что твои дети никогда не посмотрят на родные места так, как ты, а, значит, не услышат, как стучит сердце деревеньки, затерянной в легких, прозрачных березовых рощах, как мирно капают минуты, глоток за глотком даря людям счастье просто быть…
…-Ладно, Сашуль, я пойду, мне тесто еще ставить. Хочу пирогов напечь.
-С чего вдруг?
-А просто так. Приходи, песни будем петь, тесто месить, авось, и гости появятся.
-Да какие у нас гости?! — усмехнулась Александра. – Ладно, приду.
Женщины разошлись по своим домам. Наталья неловко приладила к столбику сломанную калитку, постояла немного, а потом, махнув рукой, ушла на кухню…
…Аромат только что испеченных пирожков, дышащих жаром под чистым, накрахмаленным полотенцем, казалось, разносился далеко окрест.
Румяная, довольная Наталья вышла из дома и, смахнув с юбки крошки от первого, распробованного пирога, улыбнулась.
-Саш, пойдем, посидим. Ноги устали что-то!
-Пойдем!
Женщины прошли по мокрой от вечерней росы траве, на ходу разгоняя назойливых комаров, и присели на скамейку. Впереди, отражая охристо-алое зарево засыпающего солнца, блестело озеро. То и дело по его глади расходились ровные, плавные круги. Рыба плескалась, дразня сидящих на другом берегу рыбаков. Озеро дымилось теплом, вихрилось паром, прячась от посторонних глаз.
-Да… — протянула Наталья. – Саш, да от чего же так хорошо-то?…
И, закинув руки за голову, прижавшись спиной к могучему, шероховатому дубу, что рос здесь еще до рождения сестер, затянула песню про добра молодца да про его русые кудри, что хотели купить встречные девушки…
Саша подпевала, а потом тихо сказала, глядя куда-то вперед:
-И ведь никакой суеты, ты посмотри… Все мы помрем, кто-то раньше, кто-то позже, а красота эта останется… Кстати, Наташ, а ты кому в итоге-то свой дом завещала?
-Я? – Наталья пожала плечами, потом прихлопнула комара на щеке у сестры и продолжила. – Я тебе завещала. Я тебя старше, я помру первая. А ты уж потом разбирайся.
-Натка! – Александра всплеснула руками. – Ты что натворила?!
-Ничего. Просто так, как ты любишь эти края, их не любит никто. Да и не будет любить. Я вообще не хотела заниматься всеми этими завещаниями. Но, раз уж ты предложила, то я подумала, что ты и будешь лучшим наследником.
-Вечно ты все портишь! – Саша вскочила и, развернувшись, зашагала по дороге к дому.
-Да чего я порчу-то?! Может, я тебя переживу? – Наталья усмехнулась. – Вот тогда и буду думать.
-Ишь, ты! Переживет она! – поджала губы Александра. – Да я на три года моложе!
-А я медкарту твою видела! – подзадоривала сестру Наталья. – Мне твой муж показывал.
-И что?
-И то, что у тебя булыжники в почках, а у меня только песочек.
-Вот ведь глупости! – сестры вышли к своим калиткам и замерли. У припаркованных в сторонке машин их ждала родня. Дети, как будто почувствовав, что мамы пекут любимые пироги, приехали в гости. Не хватало только Маришки, но с ней потом связались по интернету…
Долго еще слышались голоса в Наташином доме, задышал он, застучал дверьми, лаская гостей теплом разогретых на солнце досок, даря покой и мирное томление уставшим душам…
А когда дети, наконец, угомонились и уснули, Наташа тихо прошла к сестре на участок и постучалась в окошко.
-Ты чего? – высунулась Саша.
-Да я тут подумала, ты не обидишься, если я наследство с тебя на сыновей перепишу? Завтра съездим с тобой к тому нотариусу? Чувствую, что нужно им тут быть! Иначе пропадут…
-Ладно, — Александра зевнула. – Не обижусь. Поедем в четверг, как он и сказал. Все, спокойной ночи!
Наташа кивнула и пошла к себе. По дороге она не удержалась и сорвала веточку красной смородины.
-Мама! – услышала она на крылечке голос сына. – Не созрела же еще! Я пробовал. Вот теперь ешь, а то дед Трофим наругает!
-Ты его помнишь? – удивилась Наташа, радостно улыбаясь.
-Я все помню, мама! Где было хорошо, про то и помню! – ответил сын…