Брезжило осеннее холодное утро. Деревня спала. Даже петухи ещё не начали затягивать свои призывающие новый день песни. Стволы труб чернели на фоне темного неба, хозяйки ещё не затопили свои печи.
До восхода солнца было около часа. Вокруг деревни – тишь и безмолвие. Ночью выпал первый снег.
Вдруг на пустынной улице скрипнула калитка. Её резкий звук разнёсся в осеннем промозглом воздухе. На улице показалась тень движущегося вдоль неё человека. Это была молодая женщина. В расстёгнутом пальто, в наспех замотанном толстом шарфе с чемоданом в руках она быстро шла вдоль улицы.
Она с опаской оглядывалась на свои окна и торопясь уходила всё дальше. Она так не хотела, чтобы её, убегающую ночью, заметили.
Но вдруг, когда она дошла почти до конца улицы, раздался надрывный детский голосок:
– Ма-ама! Мама!
Из калитки выскочила щуплая худенькая девчушка лет семи и помчалась вслед за ней. Она торопясь бежала к остановившейся фигуре. Поверх ночной рубашки на ней была расстегнутая куртка, в руках – шапка, на ногах – бабкины короткие валенки. Валенки с трудом держались на тонких голых ножках, она споткнулась и чуть не упала.
Женщина остановилась, с досадой опустила чемодан на землю. Поняла – тайком уехать не удалось.
– Мам, мама, ты куда? – задыхаясь спрашивала девчушка, – Ты уезжаешь, да? А как же я?
– А ты почему не спишь-то, Катька? Следишь, что ли? А ну марш домой, коленки вон голые, холодно же! – мать натягивала ей шапку и застегивала куртку.
– А ты насовсем уезжаешь что ли, мам? Не уезжай…
– Да что ж это! Съездить матери никуда нельзя! Марш домой, я сказала. Надо мне, понимаешь! Съезжу и вернусь. С бабкой побудешь! – сдержанно негромко цыкнула мать и посмотрела на Катю, глаза которой были уже на мокром месте, – Беги домой давай!
– Бабушка завтра реветь же будет, а дед ругаться на тебя.
– Мне не привыкать! А ты потерпи, не спорь с ними, поругаются-поругаются и отойдут. Поживи уж немного без меня, Кать. Пожалуйста.
– Ты уезжаешь, потому что с дедушкой поссорилась, да? – девочка вцепилась в подол.
Мать присела перед ней.
– Кать, ну, Кать! Иди домой пожалуйста, я вернусь. Поделаю там свои дела немного и вернусь. Замёрзнешь ведь. Мне надо очень, – и вдруг пришла идея, – А тебе я железную дорогу привезу. Помнишь, в магазине видели?
– Дорогу? – глаза засиялили, – А точно быстро вернёшься и привезешь? – девочка опять засопела носом.
– Точно! – мать встала на ноги, – Давай беги, я посмотрю тебя до калитки. Беги! И деда с бабкой пока меня не будет, слушайся!
Девочка с трудом оторвалась от материнского подола и нехотя пошла по улице к дому, оглядываясь на мать на каждом шагу. Как только калитка за ней захлопнулась, мать развернулась и зашагала крупно и размашисто. А потом заторопилась ещё больше и почему-то, несмотря на тяжёлый чемодан в руках, побежала вдоль притихшей улицы.
Она бежала и сдерживала непонятный ком в груди. А вдруг Катька разбудила деда! Вот ведь инеугомонная.Сейчас она представляла как замерзшая Катька тихо вошла в дом, стараясь не разбудить бабку с дедом, пробралась в свою маленькую комнатку, залезла под одеяло и тихо там плачет.
И проснувшаяся завтра мать будет реветь тоже, а отец будет ходить хмурый и злой на весь свет, в том числе и на внучку. Но оба перекипят и Катюху не обидят, просто затаят обиду на её – на Галину, на младшую дочь.
Пешком через лес она шла к автобусной остановке. Небо уже порозовело, всходило солнце. Но здесь в лесу ещё было темно, ночь таилась под стволами вековых елей, в кустарнике. Здесь она знала каждую тропинку, каждый пень. Здесь она выросла.
Отсюда уехала учиться в геолого-разведочный техникум, в деревне оставаться она не хотела никогда. В городе повстречала будущего мужа.
Отец был против этого брака: жених ему не приглянулся сразу. Но Галина не послушалась – любовь. Замуж вышла, родила Катю, протерпела два года и разошлась. Муж пил беспробудно. Было понятно – жизни с ним не будет.
Когда её сокурсники уезжали на романтические далекие точки новых месторождений, она, несмотря на то, что в группе была лучшей по учёбе, вынужденно вернулась к родителям – с детьми туда не брали, а одна с ребёнком она бы прожить не смогла. Отец тогда несколько месяцев бурчал и не давал нормально жить. Тихая и добрая мать, с оглядкой на него, помогала.
Когда Катя немного подросла, Галину отец устроил на ферму дояркой. «Хватит на горбу с дитём сидеть!» Он, по-прежнему, пилил её за «неумную жизнь», тыкал носом в неудачи.
Тем временем сокурсники трудились в далёких краях, писали о достижениях и даже о карьерном росте. А подруга звала к ним туда. Есть работа, есть северные доплаты, приличный доход, а ещё возможность устроить личную жизнь: «мужиков тут хоть лопатой греби.»
Но … Там не было никаких условий для детей. Работать приходилось сутками, вахтами, а садиков и школ там, где они, предусмотрено не было. Нужно было ехать одной.
Когда Галина подняла эту тема, отца аж поддернуло. Что? Мало того, что не послушала его, когда замуж шла, так ещё и дитё им подкинуть хочет!
Вместо понимания, Галина получила новый ком упрёков. При каждом удобном случае, отец теперь вспоминал ей это намерение:
– Ишь, как спину прострелило матери, а ты дитё ей на эту спину хотела повесить.
Или:
– Вон как зыркаешь на Мишку, опять поди к мужикам своим геологам убежать хочешь!
А Галина не спала ночами. Ей вспоминались ночи у костра с гитарой, представлялась тайга и романтика новой такой желаемой жизни. Работа на ферме тяготила, деревня раздражала, но ещё больше угнетал дом с постоянно недовольным отцом.
И вот на днях подруга из далёкой разведывательной экспедиции вызвала её на переговоры прямо на телеграфный пункт соседнего села и сообщила, что у них освободилась должность, такая подходящая Галине.
– Придержу максимум недели две для тебя, а больше – не взыщи, подруга.
Разговор с отцом опять вызвал шквал эмоций, ссору с битьём кулаком по столу и слёзы матери.
Но Галина решила действовать.
Рассудила так: отец свое слово никогда не нарушит, даже если сомневаться будет, что прав: сказал – нет, значит – нет. А вот если Галина уедет сама, по-тихому, никуда не денется, внучку не обидит. Тем более, если Галина начнёт присылать деньги, которые она обязательно заработает.
Осталось – убежать… Уехать на утреннем автобусе в райцентр, а оттуда до ближайшего областного города, откуда уже ведут поезда во все края и даже в те самые – где уже совсем близки ждущие её месторождения и любимая подруга. Она всю дорогу ей пунктуально расписала, Галина знала её наизусть.
На автобусной остановке не было ничего кроме небольшой площадки и дорожного знака. У Галины замёрзли ноги, она ходила туда-сюда: от своего чемодана и к нему. Вспомнила, как подруга описывала холода их тамошних мест.
Все мысли последних двух дней у Галины были заняты спором с отцом. Она думала, как ей тихо уйти из дома, чтоб он не заметил, как забрать с фермы трудовую книжку, чтоб ему не доложили, как доказать, что она права, что так для всех для них будет лучше.
И вот сейчас ей, кажется, всё удалось, она ушла, она уже в таком желаемом пути, а на душе скверно.
О Катюхе она, конечно, думала, жалко было оставлять, но мысли эти она от себя гнала. В расчет дочку не слишком брала. Так нужно для дела, так нужно для самой же дочки. Да и что ребёнок вообще понимает, и с доброй бабкой ей будет вполне хорошо: и сыта, и в тепле. Да и дед не даст в обиду.
А вот сейчас, когда дочка её догнала там на улице, когда вцепилась в подол, как маленькая, всё как-то перевернулось. Проблемы с отцом отошли на второй план. Ком в груди так и стоял.
Автобус пришёл с опозданием, набитый мужским населением работяг – тех, кто ездил на работу в райцентр. Там было накурено, но тихо. Многие дремали.
Райцентр встретил суетой. На железнодорожном вокзале было людно, у касс – очереди. Галина почитала расписание на щите. До поезда, который был нужен ей, было ещё почти три часа. Она подошла к кассам и узнала, что билеты будут продавать лишь за час до его прибытия.
Она вышла из здания вокзала. По железнодорожным путям мчались бесконечные товарные вагоны.
«А тебе я железную дорогу привезу. Помнишь, в магазине видели?» – вспомнилось обещание.
Чтоб не было так тоскливо, Галина обошла вокзальное здание. На площади стоял гипсовый памятник. Эта площадь была ей знакома. Галина вспомнила, как привозили их сюда школьниками, как торжественно возлагали они цветы к памятнику погибших жителей района. Все было до боли знакомо.
Галина поставила чемодан за кусты рядом со зданием и стала прохаживаться. Прошло полчаса, время тянулось невероятно медленно. Чтоб его скоротать, она купила газету и только собралась зайти в вокзал, найти место, чтоб почитать её, как навстречу из вокзальных дверей вышла девушка. Они узнали друг друга – учились в одной школе.
– Ой, здравствуй Галь, едешь куда? – улыбнулась та.
– Да по делам надо. Вот и поехала.
– А я вот наоборот, вернулась. На учебу мотаюсь, заочно поступила. Слушай, а у тебя же дочка такая как мой сын. В школу на следующий год идёте?
– Да, на следующий.
– Так и мой. Только я уж в Лемянихе живу, там и пойдем, прямо рядом с домом школа.
Они поговорили ещё немного, вспомнили школьных учителей, и знакомая побежала на подошедший автобус.
Галина застыла, глядя вслед уходящему автобусу. Рука устала держать чемодан, но она стояла недвижимо в каком-то смутном ожидании пробуждения душевного озарения.
Резкий гудок проходящего поезда разбудил ее – она вздрогнула, оглянулась на железнодорожные пути с бегущим по нему составом, и быстрым шагом направилась в глубь центральной площади, где находились торговые ряды.
Она зашла в магазин игрушек, быстро нашла то, что ей нужно:
– Мне вот эту железную дорогу, пожалуйста.
– Она недешевая, Вы видели? – на всякий случай, прежде чем доставать, предупредила бывалая продавщица.
– Да, я знаю. Я беру.
Железнодорожные составы неслись, призывая и гудя, в те романтические дали, где тайга, где романтика, где жила её мечта.
Но Галина с детской железной дорогой в чемодане возвращалась домой. Домой – туда, где дочка.