Я увидела этот дом издалека. Он стоял на высоком утёсе, на самом краю обрыва посреди густого непроходимого леса. К нему не было ни дороги, ни тропинки. Виден он был только с другого утёса, и выглядел как кокон бабочки среди густых листьев дерева. Дом пробуждал сначала простое любопытство и желание понять, как можно было его построить в таком недоступном месте. Потом, по мере того, как я рассматривала его всё дольше и дольше, мне стало казаться, что дом скрывает какую-то тайну. А может быть, ощущение тайны возникало от того, что раскаленный воздух делал все очертания зыбкими и парящими. В такой жаре воспаленное воображение было готово придумать всё, что угодно. Я приехала в эти места недавно, и больше всего мне нравилось бродить одной по горным тропинкам. Всё почему-то казалось знакомым и родным, как будто я когда-то бывала здесь. А может быть, просто мне нравились горы, которые как исполины вздымались из моря, а все мои фантазии рождались от счастливой безмятежности такой жизни.
Я приходила к этому дому почти каждый день, словно он манил меня к себе. Здание было явно давно заброшено, и я надеялась, что никого не смущаю своими разглядываниями. Я нашла укромный уголок, где можно было сидеть незаметно. Прикрыв глаза, я мечтательно придумывала всякие необычные истории про хозяев дома: может быть, этот дом хранил тайну трагичной любви, или наоборот, его обитатели были счастливы и умерли в один день. Правда, всё время побеждала версия трагичной любви. Что-то было в этом доме невыразимо печальное, надломленное. Прогулка к нему стала для меня традицией, и каждый день я завершала свой маршрут именно в этом месте. Как-то раз, когда я снова предавалась фантазиям, я услышала негромкое покашливание за своей спиной. Оглянувшись, я увидела пожилого мужчину в парусиновых брюках и смешном пиджаке, застегнутом на одну крошечную пуговку. Он доброжелательно поздоровался со мной и спросил, не заблудилась ли я. Я, немного смущаясь, рассказала, что мне просто нравится этот дом и хочется на него полюбоваться. И вежливо поинтересовалась, не нарушаю ли я что-нибудь, рассматривая его.
— О, нет, синьорина, — ответил старик.— Рассматривайте сколько угодно, дом уже давно заброшен. Хозяева умерли, а наследников у них не было. По завещанию хозяина дом не разрешается продавать. Он оставил смотрителя, который следит за зданием, чтобы оно совсем не развалилось. Это мой сосед Марко. Он и при жизни хозяев был единственным человеком, кто мог туда попасть.
— Это мне только кажется, или действительно с домом связано нечто печальное? — вдруг решилась спросить я.
— О, нет, синьорина, вам совсем не кажется, — оживился старик. Было видно, что ему хочется поболтать с кем-нибудь. — Меня зовут Луиджи. Я в этой деревне и родился. Дом этот очень необычный. Его хозяин появился здесь лет двадцать с лишним назад. Говорят, что он был известным писателем. Правда, я сам этого не знаю, потому что книжек, в общем-то, не читаю, — немного смутился Луиджи. – Как-то всё некогда. Ну, дело не в этом. Здесь не было никакого дома сначала. Приехал этот писатель, и ему уж очень понравилось это место. Он говорил, что искал именно такое, чтобы оно было совсем тихое и недоступное, чтобы никто туда даже попасть не мог. Мы сначала в деревне удивились такому желанию: как так — никто не мог попасть? Нельзя же без людей, без друзей и соседей жить. У нас так не принято. Ну хочет один, так и ладно, решили мы в деревне. Люди же разные бывают. Так вот, купил он это место и стал строить дом. О, синьорина, это отдельная история, как этот дом строили. Ведь вы сами видели, что туда почти невозможно попасть. Всё привозили с моря, на шхунах и баркасах, а потом на веревках поднимали наверх. Говорят, тот, кто строил дом, предложил прорубить к нему дорогу в лесу, так было бы проще, но писатель очень рассердился и сказал, что не хочет никакой дороги. Дом построили на удивление быстро, наверное, полгода были здесь строители. Они все были пришлые, местных никого не позвали. Мы даже немного обиделись, а потом Марко сказал, что каждый человек имеет право жить так, как хочет. Марко у нас очень умный и мудрый. Мы его все очень уважаем. И писатель его уважал, наверное, поэтому он потом одного Марко и нанял помогать ему. Дело в том, что писатель строил дом для своей жены. Это он для неё так старался. Она приехала через несколько месяцев, хотя дом еще не совсем был готов. Какая красавица была, эта его жена! Мы все ахнули, когда её впервые увидели. Вот так сначала глянешь — вроде бы ничего особенного. Девушка как девушка, маленькая, худенькая — самая обычная девушка. А потом посмотришь в её глаза, а они у нее такие необычные были. Тогда сразу понимаешь – красавица, каких свет не видывал. И ещё, очень она была добрая. Вот это все сразу понимали, что она очень добрая. Хотя она совсем мало со всеми общалась, мы почти её потом не видели.
— А как вы это поняли? — стало мне любопытно. — Ведь вы говорите, что почти ее не видели.
— Вот и мне тоже странно! Но мы знали, что в том доме живет ангел. Вот просто знали, и всё тут. И как-то нам так хорошо было знать, что она там живет. Как будто свет шел из этого дома. Это Марко стал её так первый звать. Он как увидел её, так и сказал нам твердо, что это настоящий ангел. Он даже несколько раз называл её «мой ангел». Мы посмеивались над ним — какой же она твой ангел, говорили мы ему, она же жена писателя! Разве ты не знаешь этого, Марко? Он всё равно твердил «мой ангел». Вот уперся, и всё тут. Он у нас очень упрямый, наш Марко, — с видимым уважением сказал старик и продолжил: — Вот мы так думаем, что и писатель был счастлив от того, что его жена ангел. Наверное, он захотел, чтобы ангел был только с ним. Закрылся он с ней в этом доме и почти не выпускал её совсем. Марко нам говорил, что писатель в последнее время совсем перестал писать, не выходило у него ничего. А когда женился, то сразу всё стало получаться, и он стал писать книгу за книгой. Вот он и решил закрыться от всего мира и только писать.
— Ну, а жена-то как? Она же молодая совсем была, вы говорите. Он писал, а каково там ей было?
— Вот то-то и оно, — согласился старик. — Она поначалу приезжала к нам, хотя это было и непросто сделать. Ведь ей, чтобы к нам попасть, нужно было на специальной штуковине спуститься к морю, а там её забирал Марко на баркасе и привозил к нам в деревню. Но писатель этих её поездок не одобрял, казалось, что он боялся, что она вот так когда-нибудь уйдет и не вернется. Не знаю, но он утверждал, что когда она уезжает, он совсем не может писать. Он говорил, что пишет самую главную свою книгу, после которой все поймут, какой он важный писатель. Лучше всех. Так он говорил Марко. Только Марко почему-то сердился, когда он так говорил.
— А Марко тогда был молодой? — мне стало любопытно.
– Ну, какой же молодой? Хотя, почему немолодой? — вдруг сам удивился Луиджи. — Ему же тогда было чуть меньше сорока. Ну да, даже вернее, чуть больше тридцати. Он же здоровый и красивый был, наш Марко. Все девушки на него заглядывались, а он так и не женился почему-то. Ну, так вот, слушайте, синьорина, дальше. Писатель со временем совсем запретил своей жене уезжать из дома. А сам все писал и писал. Мы теперь все время видели его жену только на террасе. У дома, вон там, справа, видите, есть большая терраса. Вот там она и сидела в кресле целыми днями, смотрела вдаль. Она всё время, бедняжка, была одна.
— Она даже в гости к родным не ездила?
— Нет, милая сеньорина, писатель так её любил, что и одного дня не мог без неё прожить. У неё была какая-то родня, но он не разрешал никому приезжать к ним. Он говорил, что им достаточно друг друга и их любви. Марко потом стал говорить, что она стала тихо гаснуть, вянуть, как цветочек. Он пытался её развеселить, но писатель разозлился и прогнал Марко. Потом им продукты стали привозить из другой деревни, и помощник появился оттуда же. Марко совсем почернел, осунулся. Он тогда сам ни с кем не разговаривал, стал затворником.
— А может, он полюбил жену писателя? — вдохновилась я такой романтической историей. — Что было дальше? Она полюбила его? Они сбежали?
— Нет, милая сеньора. Всё закончилось как-то странно. В какой-то день жена писателя исчезла. Вот просто исчезла, и всё тут. Вот как есть ангел! И писатель почему-то не стал её искать. Его не было видно несколько недель. Он не выходил из дома, даже продукты не забирал, которые ему привозили. Мы с тревогой наблюдали за домом, уже думали, как бы он там не помер от горя. Но что удивительно, он её не искал совсем. Мы думали, бросится в погоню, попытается вернуть, но нет. Закрылся, и всё!
— А может, он её сам убил? — замирая, спросила я. — Приревновал к Марко и убил? А тело сбросил в море.
— Да, нет, синьорина. У нас тоже была такая мысль, — задумчиво ответил старик. — Но уж очень повеселел Марко. Мы подумали, что он уж точно что-то знает про её исчезновение. А может, и сам ей помог. Только он никогда об этом не рассказывал. Повеселел, потом погрустнел, а потом снова стал такой, как был всегда, спокойный и работящий. Только вот никогда так и не женился.
— А что же было с писателем дальше?
— А что было? Продолжал чудить. Он же после исчезновения своей жены совсем с катушек съехал, вы уж извините меня за такую речь, но по-другому и не скажешь. Сначала вышел как-то на террасу и развеял листки своей главной книги над морем. Вот уж мы в деревне удивились. То писал, не отрываясь и не обращая внимания на любимую жену, а то взял и выбросил. Странный он какой-то! А потом закрылся в доме, и больше мы его никогда не видели. Когда он умер, Марко всем занимался, он же его и похоронил. Только где, мы не знаем. Он и похоронить себя велел в тайном месте. Никто не знает, где его могила. Ну, разве что Марко знает. Писатель же его простил потом, и они даже долго как-то разговаривали. Но о чём, Марко никогда не рассказывал. Так мы и не знаем, кто этот писатель был, почему он так жил, зачем от всех закрылся, куда исчезла его жена. Ничего не знаем.
— А его главная книга так и потерялась? – почему-то разволновалась я.
— Совсем потерялась. Листки долго кружили над заливом, мы даже потом выловили несколько из них. Но они были на чужом языке, и мы не поняли ни одного слова. Да и мокрые они все были, их невозможно было прочитать. А на столе у него осталось только несколько листов. Вот эти записи Марко хранил у себя. Он говорил, что должно же что-то сохраниться от человека на память. Иначе плохо получается, был человек и не стало его. Как будто и не жил. Как будто и не было его в этом мире. Нехорошо это, говорил Марко. Пусть хоть так сохранится память о нём. Человек живет до тех пор, пока о нём помнят. Если не помнят родные, пусть он живет в моей памяти, так говорил Марко. Он очень добрый, наш Марко, и мудрый.
Я почему-то воодушевилась и спросила, можно ли сходить к Марко, чтобы посмотреть на эти листочки. Старик сказал, что, конечно же, можно, почему нельзя. Он с удовольствием проводит. Ведь эта таинственная история до сих волнует всех в деревне, странная она какая-то, тревожная. А это ведь, получается, теперь и их история, жителей деревни. Они об этом много говорят до сих пор. Люди всегда много говорят о том, чего не могут понять.
Старик повел меня по узенькой тропинке к старому дому на краю деревни. Марко, к счастью, был дома. Он оказался огромным пожилым мужчиной с удивительно голубыми глазами. Глаза цепко изучали тебя, как будто пытались проникнуть внутрь и понять что-то очень важное. Сначала этот взгляд смущал и волновал, но я очень быстро успокоилась. Они были добрыми, эти внимательные глаза Марко. Он выслушал неторопливый рассказ соседа о моей просьбе, кивнул в знак согласия головой и ушел в дом за листками. Я начинала тревожиться сильнее и сильнее. То ли от жары, то ли от волнения мое сердце начало стучать так громко, что казалось, все слышат его биение. Марко вернулся и протянул несколько помятых листков, исписанных нервным неразборчивым почерком. В некоторых местах бумага была немного порвана, как будто человек писал яростно и отчаянно, раздирая бумагу острым пером.
Она ушла. Я знаю, что ушла навсегда. Я не буду её искать. Не знаю, где. Вернее, знаю, где. Но не знаю, как вернуть. Она не вернется, это я точно знаю. Я сам виноват. Я был как ребенок, который, любя птичку и пытаясь её удержать, так сильно сжимает её в объятиях, что птичка задыхается и погибает. Моя птичка улетела, чтобы дышать и жить. А у меня уже нет сил и желания летать, я устал.
Это была глупая затея с самого начала. Нельзя лечить усталость от жизни судорожной попыткой любви. Я нашел этого ангела, когда мое опустошение достигло предела. Нежная, чистая девочка принесла радость в мою жизнь, и я подумал, что, возможно, ещё не поздно. Может быть, я еще успею написать свое самое серьезное творение. Только надо скрыться от суеты. Надо защитить моё сокровище от грязи и мерзости этого мира. Я найду место, где мы будем только вдвоем, я и мой чистый ангел. Нам никто не нужен. Нам не нужен весь этот мир. Я стану целым миром для моей девочки, а она будет солнечным светом этого мира. Может быть, тогда я смогу написать свой шедевр. Я к этому шел всю жизнь, размениваясь на пустяки и глупости. Но больше такого не будет. Только я, мой ангел и мой шедевр. И никого более!
Как я заблуждался. Как всё было глупо! У меня была моя жена и моя книга. А у моей бедной девочки только я. Но потом и меня не стало, книга полностью подчинила меня себе. Она, как хищник, сожрала меня без остатка, не отпуская ни на миг. А я, безжалостный эгоист, не мог отпустить мою робкую жену, потому что без неё я не мог писать. Но оказывается, этому хищнику был нужен не я, а моя милая девочка. Эта дрянь питалась светом, идущим от моего ангела. А я, слепец, этого не видел, как же, ведь я творил шедевр.
Потом я понял, что обманывал себя во всём. Не было шедевра. И не было любви. Я не любил бедную девочку. Может быть, любил, в самом начале, но любовь к ней быстро умерла. Я просто использовал её любовь. Она, очевидно, это поняла. И исчезла. Ангелы не живут без любви. Они без нее умирают.
Ах, эта любовь. Сколько о ней разговоров, сколько суеты. Самая сильная боль и сладкая приманка. Химера. Иллюзия. Живое создание. Все знают, когда она приходит. Вы счастливы, парите, летаете и готовы расцеловать весь мир. Но это ненадолго. Никто не знает, почему любовь умирает. Как животное, она прячется в зарослях, чтобы умереть. Ты не видишь этого, не слышишь, ты только чувствуешь агонию живого существа. Пытаясь спасти ее, ты начинаешь судорожно что-то придумывать, дарить подарки, говорить добрые слова. Ничто не помогает. У нее слишком много ран. Жизнь покидает несчастное создание, и все, что тебе остается — это беспомощно наблюдать её агонию. Страдать. Плакать. Вспоминать те дни, когда это эфемерное создание было сильным. Вспоминать светлый взгляд любви, ласковое касание, нежный голос. Всё, что говорило тебе, что ты любим. Но всё исчезло. Пустые глаза, равнодушный голос, чужие руки.
Но, возможно, любви и не было совсем. В этом создании и не было жизни с самого начала. Это был Франкенштейн, слепленный из надежд, желаний и иллюзий. Франкенштейн долго не живет. Он существует какое-то время, а потом неизбежно умирает. Тут ты понимаешь, что снова обманул самого себя. Не было любви. Это была твоя усталость от одиночества и жажда тепла. Твоё отчаяние. Кто-то там, наверху, на небесах решил, что ты и так достаточно всего получил: ум, красоту, тело. У тебя есть всё – успех, слава, деньги. Ты можешь прекрасно обойтись без такого пустяка, как любовь.
Или, возможно, в юности, когда ты был глуп и наивен, тебе дарили любовь. Но ты думал, что у тебя впереди долгая жизнь и весь мир будет у твоих ног. Ты, конечно же, найдешь кого-нибудь лучше. И ты отверг ту единственную, которую тебе подарили, как величайшее счастье в жизни. Божественный подарок.
Ты уже потерял свою любовь. Живое создание. Теперь ты лепишь своих Франкенштейнов в надежде возродить подлинное чувство. Но никому не дано сравниться с Господом. Твое жалкое создание не живёт долго. Оно всегда умирает. Но ты пытаешься снова и снова. Ты становишься старше, мудрее, богаче. Но ничего не получается. Снова монстр. Снова смерть. Боль. Но ты живой, ты чувствуешь, ты надеешься, ты страдаешь. И каждый раз ты умираешь вместе со своим созданием, таким чудовищным, но таким родным.
Только одна мысль — как долго будут продолжаться эти попытки? Сколь долго твоя душа готова выносить эту боль и отчаяние? Но даже в последний момент агонии ты осознаешь, что это не конец. Как только умирает любовь, зарождается новая надежда. Печальное колесо жизни…
Но я устал, больше никаких попыток, пусть всё остается так, как есть. Я тихо исчезну, и постепенно все забудут даже о том, что я когда-то жил. Но сначала я уничтожу эту проклятую книгу, этого монстра, который забрал мой свет …
— Это твой язык? Ты понимаешь, что здесь написано? — встрепенулся Луиджи, и полюбопытствовал: – Ну, что же там написано? Скажи нам наконец-то!
— Оставь её, Луиджи, — негромко произнес Марко. Потом, обращаясь ко мне, сказал: – Ты можешь забрать эти записи, они тебе нужнее. Они принадлежат тебе по праву.
Ничего не понимая про свое право и удивленная его добротой, я поблагодарила его. Больше мне тут нечего было делать. Я попрощалась со стариками и направилась вверх по тропинке.
— Твоя родинка, на виске, — вдруг вдогонку негромко спросил Марко, – откуда она у тебя?
— Простите, что вы сказали? — растерянно обернулась я, невольно коснувшись своей родинки на виске. — Вот эта? Говорят, у моей мамы была такая же. А почему вы спрашиваете?
— Твои глаза! У тебя редкий цвет глаз, — продолжал старик, и мне показалось, что он спрашивает не только из любопытства.
— Да, это тоже от мамы.
— Твоя мать жива?
— Нет, я её никогда не видела. Меня вырастила бабушка, а мама умерла сразу после того как я родилась. Бабушка говорила, что роды были трудные. Но дело было не в родах. Бабушка говорила, что мама почему-то просто не захотела жить. Она просто тихо уснула через несколько дней после моего рождения и больше не проснулась. Я, говорят, на неё очень похожа.
Марко долго внимательно смотрел на меня, и потом сказал:
— Луиджи, наверное, говорил тебе, что у жены этого человека были глаза редкого изумрудного оттенка. Ни у одной женщины я никогда не видел такого цвета. И большая родинка на виске, как неровный полумесяц. Ты на нее действительно очень похожа. Не торопись уходить. Если ты захочешь, я покажу дом твоего отца. Там много книг. Его книг. И все они о ней. Когда она ушла, он уничтожил все другие книги и потом писал только о ней. Он умер через год, просто тихо уснул и больше не проснулся. Я покажу тебе, где я похоронил твоего отца. Пойдем, мой ангел, мне нужно многое тебе рассказать…
И он протянул мне руку.